Разве мы не можем быть подругами
Шрифт:
– Давно пора было дать женщинам возможность высказаться, – настаивает Джорджиана. Она вечно пытается выставить себя современной женщиной. Но при этом не может оставить в покое мои розы. – Разве ты не согласна, Элла?
Я оставляю ее вопрос без внимания.
– У нас есть садовник, который ухаживает за цветами, Джорджиана. Займись своими делами.
Кузина косо смотрит на меня – этот трюк не так-то легко провернуть, стоя ко мне спиной. Даже не поворачиваясь, она прожигает меня взглядом.
– В августовском выпуске Ms.
У меня сосет под ложечкой.
– Не притворяйся, будто не знаешь, что я думаю о журналистах. Я никогда не любила с ними общаться.
– Мне показалось, на этот раз ты будешь не против, – говорит она.
– Я – то, чем я занимаюсь, Джорджиана. Я пою. Обсуждать другие темы ни к чему. Что я думаю или думала о Мэрилин – это мое личное дело.
– Ну-ну, как скажешь, – бурчит Джорджиана. – Я бы не шутила с Глорией Стайнем, Элла. Она представляет новое поколение. Тебе не помешало бы появиться на страницах журнала, который читает молодежь.
Я знаю, что она не отступит, но и сама сдаваться не собираюсь.
– Журнал, может быть, долго и не продержится. – Джорджиана бросает на меня взгляд через плечо. – Норман на это намекнул. Но вот твои слова о Мэрилин людям точно запомнятся.
– Когда это ты говорила с Норманом?
– На днях. Он услышал про статью и упомянул ее в разговоре.
Норман Гранц работал моим менеджером несколько десятков лет. Сейчас он живет в Швейцарии, но по-прежнему за мной приглядывает.
– Значит, мне надо придумать, что бы такое сказать.
Джорджиана закатывает глаза:
– Ну не упрямься, Элла.
– Ничего не могу с собой поделать.
Я смотрю, как она открывает раздвижную дверь и заходит в дом, а потом вспоминаю Мэрилин и наше с ней знакомство. Хорошие моменты и не очень.
Представьте, что вы участвуете в гонке, несетесь в «Ягуаре» по трассе Ле-Мана, соревнуясь в Гран-при по скорости и выносливости. Чтобы прийти к финишу первым, вы бесстрашно лавируете, разгоняетесь на поворотах, до упора выжимаете газ на прямых участках. На такой скорости прошлому вас не догнать. Вы мчитесь вперед, потому что знаете: остановиться – значит проиграть.
Я не останавливаюсь. Мэрилин тоже не желала останавливаться. Как и я, она хотела оставить прошлое за спиной, а боль – в зеркале заднего вида. Как и я, она хотела отогнать воспоминания о потерянных матерях, злых отчимах, сиротских приютах и ранних замужествах, распавшихся так быстро, что воспоминания о них похожи на сон.
Я никогда не хотела вспоминать прошлое. Это нелегко – отпустить столь большую часть себя. На момент встречи с Мэрилин я находилась где-то между прошлым и будущим. Я была королевой джаза, она – королевой большого
Казалось бы, мы должны были повстречаться там же, где и остальные сливки Голливуда и шоу-бизнеса, – в ночном клубе или на церемонии награждения, в каком-нибудь задымленном уголке, где можно расслабиться.
Но нас не привлекали такие места. Нет, мы познакомились не случайно и не ради внимания журналистов. Нас свела песня.
Поначалу отношения между нами складывались не очень-то гладко. По крайней мере, для меня. Я была занята тем, что тосковала по давно прошедшей любви и пыталась компенсировать свои неудачи бесконечными живыми выступлениями и студийными записями. Однако Мэрилин каким-то образом удалось подобраться ближе. Ко мне нелегко втереться в доверие. Но эта девочка… Упорство могло бы стать ее вторым именем. Клянусь, другой такой не было. Она напоминала мне меня. А я ей, наверное, напоминала ее. Пока все не покатилось по наклонной.
Раздается звонок. Джорджиана открывает раздвижную дверь:
– Журналистка приехала. Мне остаться?
Я сую руку в карман юбки и достаю упаковку жвачки.
– Нет, все будет нормально. Я знаю, что сказать. Пригласи ее в дом. Я готова настолько, насколько это возможно.
Часть первая
Импровизация
1952–1954 годы
Неровная дорога
Элла
1952 год
– Чем ты занимаешься, Элла?
Джорджиана стоит в дверях моей ванной комнаты и задает вопрос, на который я вот-вот отвечу. Но после вчерашней ночи мне трудно держать себя в руках. Мою уставшую голову переполняют эмоции, серьезные размышления, переживания о ее чувствах, о моих чувствах, о моем муже. Мне нужно сосредоточиться.
Или, может быть, мне нужно перестать себя накручивать и просто дать ответ.
– Я занимаюсь именно тем, что ты видишь, – сижу перед туалетным столиком и наношу макияж.
Судя по кислому выражению лица Джорджианы (она выглядит так, будто между зубов у нее застрял кусочек арахиса), мой ответ прозвучал чересчур грубо, так что я извиняюсь:
– Прости. Прости. Дай мне пару минут.
Джорджиана машет в воздухе стопкой писем:
– Уже полдень, тебе нужно ответить на письма, а через два часа у тебя встреча с модельершей на Манхэттене. Ты же не забыла про новый гардероб? В Европу нельзя ехать в лохмотьях.
Я смотрю на ее отражение в трельяжном зеркале. Джорджиана одета в модный темно-синий костюм от Chanel, волосы у нее коротко подстрижены «под пуделя», а крупные жемчужные клипсы служат эффектным завершающим штрихом. Джорджиана всегда выглядит безупречно. А мысли ее занимают совсем другие проблемы, чем у меня.