Разведбат
Шрифт:
Александр Куклев, начальник разведки дивизии, подполковник:
— Надо быть тупым, чтобы не использовать те нарушения связи, которые допускались нашими войсками сплошь и рядом. В эфир шло — начиная от фамилий командиров подразделений и заканчивая номерами частей. Примитивный русский ЗАС (закрытая армейская связь — авт.): танк — это слон, танк с катковым минным тралом — это слон с яйцами. Всё на доступном русском языке без использования аппаратуры ЗАС. Чеченцы были спокойны за свой ЗАС, родной язык. Спросите любого радиоразведчика,
Многому виной наша российская безалаберность. Почему командиры групп не брали с собой «Историки»? По той же причине, что и не надевали на себя бронежилеты. Поэтому и выдавали в эфир открытым текстом всю информацию. На предателей бандитам тратиться было не нужно, баксы рисовать. Всё сами расскажем…
Сергей Тиняков, командир взвода роты радиоэлектронной разведки, старший лейтенант:
— Аппаратура на маршах стала постепенно выходить из строя, отсыревать. Поэтому частично работу по пеленгу прекратили.
На смену нам пришла маневренная группа от полка ОСНАЗа ГРУ (полк особого назначения — авт.). Один знакомый офицер попросил помочь засечь пеленги, — «Мы не успеваем!» Хотя наша аппаратура была частично неисправная, но работала. Так мы негласно брали пеленги, и отдавали их в полк ОСНАЗа. За это они нас кормили и разрешали мыться в бане.
Где-то в эти дни ездил ремонтировать аппаратуру в соседний разведбат. Оказалось, что командир радиомашины просто срубил антенну, а вместо неё приварил на броню АГС (автоматический гранатомёт станковый — авт.). И хотел, чтобы у него аппаратура работала! С АГС вместо антенны!
…6. Нарушение режима радиообмена и утечка информации во время подготовки и проведения специальной операции.
Основными каналами утечки информации при планировании и ведении боевых действий, на наш взгляд, являются:
• применение телефонов сотовой связи;
• применение административных линий связи;
• широкий круг должностных лиц, допущенных к планированию операции;
• малый диапазон проводимых мер по обману.
7. Не учет психического состояния личного состава, находящегося в зоне боевых действий. Например:
• пища — (1 месяц употребления каши с тушёнкой или вермишели с килькой вызывают у здорового человека авитаминоз — требуется свежая пища, например, мясо);
• отдых — (для восстановления адреналина у человека требуется 6 часов сна в тепле и сухости, иначе усталость и депрессия); стрельба — (от 10 проц. до 60 проц. личного состава нуждается в психиатрической помощи — «крыша едет»);
• условия боя — (самые тяжелые условия — бой в городе и горах).
8. Необходимо учитывать уровень психического состояния личного состава, находящегося в зоне боевых действий, исходя из:
• 1-я неделя — состояние оглушённости и резкое снижение восприятия окружающей среды;
• 1-й месяц — втягивание в обстановку и восприятие её как норму;
• 2-й месяц — появляются симптомы усталости;
• 3-й
• 4–6-е месяцы — предел психического состояния человека. Следовательно, после 2-х месяцев необходимо предусматривать вывод войск в тыл для отдыха. Иначе увеличивается количество попыток самоубийств, нервных срывов, появляется агрессия, возрастает напряжение и увеличивается уровень тревоги у человека.
Елена Чиж, начальник медслужбы батальона:
— Страха в первые дни войны у ребят не было, это была осторожность. Ухарей у нас не было. Случаев отчаяния — тоже не было. Потом, через две-три недели, пришла адаптация к боевым действиям. После первого раненого поняли, все как-то включились: это может быть с каждым, война — не прогулка. Чувство ненависти к противнику появилось после первых убитых.
В конце войны было, что человек теряет осторожность, расслабляется. Некоторые привыкли к риску и не воспринимали его.
Владимир Паков:
— Люди уставали, но виду не показывали. Всё держали в себе. Нервных срывов я не помню. В других армиях после таких операций части обязательно отводят в тыл на передышку…
Александр Соловьёв, командир взвода, старший лейтенант:
— Нас часто выручали солдаты-контрактники, которые помнили первую кампанию. Бывало, скажет старый солдат: «Командир, давайте сейчас посидим, отдышимся и подумаем, куда идти». — «А что?» — «Там через двести метров будет засада». — «Откуда ты знаешь?» — «В прошлую войну там стоял пулемёт, слева — мины, справа — мины. А дальше на деревьях были снайперские гнёзда». Подползаем — точно, пулемётное гнездо! Даже все сидушки на деревьях, подстилки ещё с той войны — всё целое было. Патронами «Аллах акбар» на деревьях выбито ещё с той войны. И сидят «духи» в тех же пулемётных гнёздах, тех же окопах, по рубежам. У меня солдаты это знали!
Неужели командование этого не знало? «Здесь у них была база, — говорит мой солдат. — Мины с прошлой войны, но мины — растяжки мы, может быть, пройдём, но склон засыпан «лепестками» (противопехотная мина — авт.). Пойдем туда, где растяжки». Он даже знал, какие и где стоят растяжки, с прошлой войны. Пошли и правда — растяжки стоят! Проволока, мины, всё как было. Солдат молодой говорит: «Давайте снимем!» — «Не трогай!». Мы их аккуратно перелезли и к базе пошли. Неужели наверху об этом ничего не знали? Где были все планы первой войны?
Никто никогда из командиров групп о своих операциях не рассказывал. Было не принято. Я знаю, что они работали вчера, были потери. Мне было интересно, как они работали, спрашиваю результат — никакого обмена опытом. Не принято. Я прихожу к другу: «Ну, как сходили?» — «Всё нормально». Где работали, что делали — нельзя говорить.
Каким был реальный противостоящий враг… Лоб в лоб с противником разведчикам чаще всего приходилось сталкиваться в открытом бою. Тогда было не до сантиментов или изучения его личности — стреляли, и всё. Брать в бою «языка» доводилось относительно редко. Если же брали, первыми «языка» допрашивали разведчики.