Разведчики
Шрифт:
Ловля в это утро была исключительно удачна, но с появлением первых подвод дед Охрим, вздохнув, перебрался к парому.
Громкий говор привлек его внимание. К берегу подъехали три пароконных подводы, возницами были женщины. Дед Охрим свернул самокрутку, воткнул удочку в прибрежный песок и подошел к приезжим:
— Эй, бабы, чи нема у вас прикурить?
Одна из женщин молча достала коробок со спичками и подала деду.
— Щиро дякую! [14] — поблагодарил дед Охрим. — А чого
14
Большое спасибо.
— Пан Дрюма приказав в райполицию к восьми часам. Наша б воля — никуды не поихалы бы, — отозвалась пожилая женщина в черном платке.
— По якому такому случаю зовуть?
— А вы, диду, у его спросите… Чуе мое сэрдце — отберуть коней.
— Де коней досталы? — затянувшись самосадом, продолжал расспросы дед.
— Слухайте, Охрим Петрович, не растравляйте хоть вы мого сэрдця! — с надрывом ответила женщина.
— Откуда ты мене знаешь?
— С Заречного вы. Да хто вас, старого партизана, не знае? Колхозные кони у нас, зберегты хотилы, да, видать, якась подлюка доказала.
Дед Охрим поджал губы:
— Нажимайте на то, що кони ваши и вы их купылы. Частна собственность, понятно? А як буде силком брать — кажить ему: коменданту пожалуетесь, що пан Дрюма частну собственность ликвидуе. Вин коменданта, як огня, боится… — Дед Охрим оглянулся и зашептал: — Слухайте, бабы: прийшлы у наши лиса триста партизан, кажуть — там ще богато миста, на всих хватэ, хто прийде. Одын партизан передавав, що наша Червона Армия сильно нимчуру бье. — Дед Охрим вспомнил беседу с Гладышем: — Войска Западного та… другого… от забув, як вин зветься… ага, Калининского фронта — у наступление перешли… Потерпить трошки, скоро вже конець нимцю! А як нема терпежа, до партизан подавайтесь.
— Ой, Охрим Петрович! Як бы ваше слово та богови в ухо! — со вздохом проговорила женщина.
Дед Охрим обиделся:
— Старый я, щоб брехать. Передавайте у вашему сели, що я вам казав… Ну, я пишов, а то вже паром сюды йде, — и старик, спустившись к воде, занялся своими удочками.
Не успел паром причалить, как на берег спрыгнул высокий рябой парень в серой смушковой шапке — полицай из Заречного Гнат Ковтун. Он был назначен вместо убитого подпольщиками Павла Бережного.
— Эй, диду, — позвал он Охрима Петровича. — Идить, будь ласка, сюды.
— А ты мени не нужен, — отозвался дед Охрим.
Ковтун повысил голос:
— Так вы мени нужны!
— Ну, так ясли до коней не ходють! — спокойно отрезал дед, вытаскивая рыбешку. — Як що я тоби нужный, сам прибижишь.
Ковтун спустился с обрыва и остановился возле деда:
— Кидайте вашу забаву, та бижить у Заречное. Скажите старосте: немцы зерно проверять придуть. Бо завтра начнугь его возыть. Уже сегодня подводы сгоняють. Понятно? Та говорю вам: не задерживайтесь, а то не посмотрю, що вы старый! — и Ковтун
— Удавывся бы ты своим кулаком! — сматывая удочки, пожелал ему дед. — Ты ж раньше мене добижышь, ты ж молодчий.
— Нельзя мени. Зараз довжон в Деснянск вернуться… Да не рассуждайте, раз вам начальство приказуе!
— О, начальство! Грозный якый, так и рычить… — поднял бороду дед. — Прямо лев. Той, що на ем Иисус Христос у Ерусалим приихав.
Женщины, с интересом следившие за перебранкой, рассмеялись.
— Це, диду, якый же лев? — спросил старик-паромщик. — Той, що с довгыми ухами?
— Ага, ага! Вин самый, той, що «и-a» крычить!
Полицай еле сдерживал злость.
— С вами, диду, я ще поквитаюсь, — прошипел он. — А зараз идить и выполняйте, що я вам сказав. А то, ей же богу, котлету из вас зроблю!
— Старый я, не угрызешь! — не остался в долгу дед Охрим. — В Заречное пиду, а тильки бижать не буду.
— Ладно, идить. Начальство после обеда приидэ. Нехай староста подводы готовыть…
Запрятав в кустах свои удочки, дед Охрим перекинул через плечо холщовую суму с рыбой и поспешил на Выдринское болото.
Выслушав донесение, Гладыш велел деду Охриму выполнить поручение полицая и вернуться к переправе.
— Там и ждите дальнейших моих приказаний, — Гладыш выглянул из шалаша. — Товарищ Королев, чай у нас остался в котелке?
— Остался, товарищ старший лейтенант.
— Подкрепитесь, а то у вас, наверное, «во рту маковой росинки еще не было».
— Не, уже трошечки перекусив, — схитрил дед Охрим. — А от чайку не откажусь. В горли пересохло…
День давно уже перевалил на вторую половину. Старик успел вернуться из Заречного на переправу, сварить уху и пообедать, а гитлеровцев у переправы все еще не было.
«Обдурыв мене полицай, — сокрушался дед Охрим, — а я, дурный, и вуха развисыв… Посмеялся Ковтун над старым, та й годи!»
Опять заболели у деда ноги, заныла поясница. Он выбрал местечко на горячем песке. И на спину ляжет, и на бок повернется — никак удобного положения не найдет. Потом и сам не заметил, как заснул. Отдыхал недолго, каких-нибудь час-полтора, а сразу сил прибавилось. Но мысль, что проспал, не видал, как проехали гитлеровцы, испортила настроение. На пароме никого не было.
Посмотрев на небо, определил: около пяти; взял котелок с остатками обеда и тихонько побрел в Заречное.
Лозняк начинался почти у самой реки и рос по обе стороны дороги. Каждый кустик, каждая кочка были изучены дедом. Вот он обогнул заросли…
Вдали на дороге из-за бугра показался велосипедист.
— Це нимець? — воскликнул дед Охрим и присел на корточки. Он не видел, что за первым велосипедистом показалось еще трое. — Ну, хто на самокати зараз буде, кроме нимцив?! Эх, оружия нема! — От досады дед плюнул. Едет немец один на велосипеде, а тут с голыми руками. Хоть бы дубина какая! Кроме лозы, кругом ничего…