Разведчики
Шрифт:
Баржи тянутся сзади на канатах. На каждой — забаррикадированный мешками с мукой пулемет и до десятка немецких солдат.
По течению буксир идет быстро. Еще метров сто, сто двадцать — и он повернет к противоположному берегу, где виднеется высокий с перекладинами шест — лоцманский знак.
Приподнявшись, Гладыш бросает гранату с бутылкой бензина на палубу буксира. Взрыв, пламя метнулось и разлилось по палубе. Вслед полетели еще гранаты, раздались автоматные очереди. С капитанского мостика рулевой вдруг прыгнул в воду и поспешно
Потерявший управление, объятый пламенем буксир, наскочив на мель, остановился. Из машинного отделения, из кубрика выбегали люди и бросались в воду.
Вскоре засевший на мели буксир пылал. На нем уже не было ни одного человека.
Шохин привстал:
— Эх, сгорит пулемет! Товарищ командир, разрешите, пулемет достану.
Получив согласие, Петр быстро разделся, спрыгнул с обрыва и поплыл к буксиру.
— Подкова, Валюшко, следите за Шохиным. Если понадобится, окажите помощь.
Уцепившись за борт, Шохин взбирался на буксир.
— Молодец парень! — вырвалось у Гладыша.
А Шохин, сбросив в неглубокую воду цинковые пулеметные кассеты, автоматы убитых гитлеровцев, уже тащил пулемет к борту.
— Кто хорошо ныряет, плывите к буксиру, — приказал Гладыш.
Три партизана и Васыль Подкова поспешили на помощь Шохину.
С барж почти не стреляли. Гитлеровцы сбрасывали шинели, сапоги и прыгали в воду, стремясь укрыться на противоположном берегу.
— За мной, на баржи! — крикнул Гладыш. — Тащите мешки! Забирайте припасы, оружие и обмундирование.
Пламя так быстро охватило караван, что нечего было думать спасти зерно из трюмов. Оно горело с треском, и над рекой расстилался желтый удушливый дым.
Один пулемет был без замка. Гладыш выругался:
— Успели, сволочи, вытащить!
Партизаны не стали ждать, когда затонут пылающие баржи. Захватив два пулемета, несколько автоматов, винтовки, патроны и обмундирование, вытащили мешки с мукой и метрах в трехстах от баржи затопили их в неглубоком месте.
— Оставим это до ночи, вода надежно укроет наши трофеи, — проговорил Гладыш ни к кому не обращаясь…
Часов в десять утра Надя, Васыль и Шохин сидели у Гладыша на Выдринском болоте. Все очень устали. Целую ночь провозились там на берегу. Приходилось очень опешить — вот-вот могли нагрянуть фашисты.
На столе возле приемо-передатчика лежала старая записная книжка, газета на немецком языке и несколько писем — все, что удалось собрать на буксире и баржах.
— Сейчас займемся разбором документов, — показал Гладыш на столик. — А потом поговорим о дальнейшем.
Надя подошла к столу. Всякий раз при встрече с ней Шохин и Королев рассматривали ее, будто видели в первый раз: жена изменника Котко!
— Давайте начнем с газеты, — предложил Гладыш. — Кажется, довольно свежий номер.
— Дейче Украине цейтунг, — прочла Надя. Она просматривала страницы, не переводя прочитанного. Разведчики терпеливо ждали. — Хвастливые статейки, — проговорила
«…Въезд в Киев и выезд из него разрешается только по определенным улицам и дорогам, — переводила Нади. — К лицам, замеченным в других местах, применяются строжайшие меры, вплоть до расстрела на месте. Все гражданское население обязано без всяких предупреждений показывать пакеты и прочие, даже самые маленькие, свертки заградительной немецкой охране, которая будет немедленно стрелять во всех, кто нарушит указанный порядок…»
— Да-а! — протянул Гладыш. — Действительно интересное сообщение. Здорово напуганы гитлеровцы. На чужую землю забрались грабить, вот и дрожат, воры, день и ночь… Мы с вами, Надя, всю эту газету от начала и до конца должны прочитать, только несколько позже. Я многое не смог перевести. А сейчас познакомимся с записной книжкой.
Надя с брезгливостью посмотрела на лежавшую на столике потрепанную, в изломанной картонной обложке, записную книжку. На первой странице прочла: «Обер-ефрейтор…»
— Фамилии не разобрать, — проговорила она. — Сейчас посмотрю дальше… Вот этот обер-ефрейтор записал, как наши их уничтожили:
«Прибыли в Витебск. Город разрушен. Кто-то поджег солдатскую казарму, которую недавно построили.
Нас обстреливали. Погиб лейтенант Куммер… Двадцать пять часов без передышки вели бой. Лейтенант Даус и унтер-офицер Шлиссер сошли с ума. Клаус подсчитал, что у нас пятьдесят шесть процентов потерь. Написал прощальное письмо.
Противник опять ворвался в населенный пункт. На улицах лежат трупы наших убитых. У самого штаба русский снайпер застрелил обер-лейтенанта Трейера. Ганс Цабель погиб. Карл Бок тоже.
Ночью слушали русскую радиопередачу. Выступал Вильгельм Штрайх, который несколько дней тому назад попал к русским в плен. Неужели он жив? Очень много разговоров об этом. В деревне мы сожгли шестьдесят домов. Половины жителей нет, они ушли к партизанам. Они никогда не сдадутся…»
Гладыш встал:
— Обо всем этом надо сегодня же рассказать партизанам. Надя, сделайте перевод. Королев, дай бумагу и карандаш.
Совсем рядом послышалось отчетливое кукование.
— Ефрем Петрович, — улыбнулся Гладыш. Он всегда радовался приходу старика, и Петру это было приятно. — Шохин, встреть деда.
— Я вже тут, — послышался за стенкой дребезжащий тенорок. Дед Охрим вошел в шалашик, поздоровался. — Нимци на усих дорогах шныряють, — усмехнулся он, — шукають партизан, тых, що баржи потопылы, а там, биля того берега, и хуторив нияких нема!.. А прийшов я вам сказать, що Бедняцький из тюрьмы утик!
— Какой Бедняцкий?
— Учитель. Той, що був першим на Деснянщини партизанским командиром. А потом гестапо его в тюрьму посадыло. Теперь у нас добрый будэ командир.
— Товарищи, сейчас все пойдем к нашим партизанам, — распорядился Гладыш. — С Бедняцким надо связаться немедленно.