Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.
Шрифт:
Я во многом не мог понять Гиринга. Я знал, что он опытный полицейский, но не знал, имеет ли он опыт проводимой радиоигры. Все это не давало мне оснований объяснить отношение криминального советника ко мне. Иногда казалось, что он относится ко мне доброжелательно, но все же в определенной степени недоверчиво, настороженно. Видимо, он чувствовал, что, согласившись на участие в радиоигре, я не полностью открылся перед ним, перед гестапо.
Он никогда больше не возвращался к вопросу, кем я был завербован, когда начал свою разведывательную деятельность, какова моя настоящая фамилия, чем занимался в Советском Союзе.
Это меня в определенном смысле успокаивало, но и в то же время настораживало. Конечно, я не мог предположить,
Вспоминая о Макарове, я задумывался и над тем, откуда гестапо знало о моем участии в национально-революционной войне в Испании. Нет, Макаров этого не знал. Кто же тогда, кто мог выдать меня в этом отношении немцам?
В конце концов, я безошибочно определил: этим доносчиком мог быть только Леопольд Треппер. Коротко изложу основание для этого убеждения. В архивах может быть найдено подтверждение моему заявлению. Итак, в 1940 г. вскоре после оккупации Бельгии фашистскими войсками, точно сейчас не помню, но все же почти убежден, что именно на бульваре Анспах в Брюсселе, вместе с немцами прогуливался русский эмигрант, участвовавший в войне в Испании, являясь переводчиком при штабе старшего военно-морского советника, советского военного моряка, в Картахене. Он знал меня как лейтенанта республиканского флота, адъютант переводчика при командире подводной лодки. Невольно испугавшись этой встречи, я счел необходимым доложить об этом резиденту в Бельгии Отто. Я не уточнял, однако, кем был во время национально-революционной войны. Следовательно, только Отто мог сообщить гестапо и об этой детали моей биографии.
Возможно, только этим объясняется, что в вышедшей после войны 1941–1945 гг. в западных странах литературе встречаются утверждения, что в 1937 г. я был уже разведчиком, советским разведчиком во Франции и в Испании, что, естественно, не отвечает действительности.
Я решил воспользоваться этим «добрым» отношением ко мне Карла Гиринга и предложил ему для «укрепления моего положения в «Центре» направить туда через Болгарию, то есть через наше посольство в Болгарии, мой доклад. Гиринг, видимо согласовав этот вопрос с Берлином, дал согласие. Мы с помощью Вальдемара Ленца составили шифрованную радиограмму в «Центр» с указанием предполагаемого порядка передачи этого доклада, заснятого на пленку. Получив согласие «Центра», мы направили выполненный в гестапо доклад. Доклад не извещал «Центр» о том, что я нахожусь в гестапо. В этом докладе, направленном в 1943 г., я умышленно изменил свой обычный способ трактовки всех пунктов и полагал, что «Центр» может задуматься над тем, я ли являюсь автором этого доклада.
Должен особо подчеркнуть, что при Гиринге и даже в самом начале деятельности вновь назначенного начальником зондеркоманды X. Паннвица все мои радиограммы шифровались только Ленцем. Это, конечно, объяснялось тем, что полностью доверить мне содержание передаваемых сведений в «Центр» гестапо не могло.
При шифровке моих радиограмм Гиринг неоднократно интересовался, не обладаю ли я обусловленным в ГРУ каким-либо условным знаком, способным уведомить «Центр» о моем провале. Гиринг и Ленц часто утверждали, что для различных разведчиков многих стран подобный сигнал для направляемых радиограмм предусматривался. В то время я не знал, что эти заявления соответствовали действительности, ибо нам в ГРУ подобный сигнал не давали.
В связи с усилившейся работой по шифровке и дешифровке направляемых Отто и мной радиограмм в «Центр» и получаемых от него в наш адрес указаний Гиринг принял решение запросить еще одного шифровальщика в свое распоряжение. Я уже не помню точно его фамилию, по-моему, Курфесс. Не знаю, по чьей инициативе
Именно от Вальдемара Ленца я начал узнавать некоторые детали «дружеского сотрудничества» Леопольда Треппера с гестапо. Мне показалось тогда, что Ленц начал со мной еще в большей степени откровенничать. Так, например, он мне поведал, что ценный разведчик Гарри (Робинсон) был выдан гестапо именно Отто. Сообщение Ленца опровергает то, что я потом слышал и читал. Правда, Паннвиц мне подтвердил высказывание Вальдемара Ленца. Отношение Отто к аресту Гарри, произведенному в конце декабря 1942 г. (в литературе указывается, что это произошло 21 декабря), сводилось к тому, что он якобы назвал адрес конспиративной квартиры Гарри, по которому от его имени был направлен «связной», назначивший встречу этих двух резидентов. Версия о том, что сотрудник зондеркоманды по непонятным причинам хотел, чтобы Отто издали, сидя вместе с ним в автомашине, мог проследить за арестом Гарри, с тем, чтобы установить его отношение к случившемуся в сопоставлении с услышанным от Ленца и подтвержденным материалами следственного дела на Леопольда Треппера, заведенным гестапо, не отвечает действительности. Сам Отто пытается в своей книге «Большая игра» именно так представить его участие в аресте Гарри.
Тогда мне стало известно, что именно Отто сумел с Робинсоном на обусловленном месте встретиться, и в этот момент Гарри был арестован. Возможно, сейчас уже более точно установлено, кто выдал важного советского разведчика и кто принимал непосредственное участие в его аресте. Однако я могу указать на то, что во время нашей встречи с Леопольдом Треппером в 1956 г. в Москве, о которой я уже говорил, я решил проверить полученные от Ленца и Паннвица сведения по этому вопросу. Отто в некотором замешательстве, не дав прямого ответа, указал на то, что он относился к аресту Гарри спокойно, так как знал, что он «двойник» и работал на второе бюро Франции. Меня этот ответ не успокоил, но я не считал нужным вступать в полемику с Большим шефом.
Кстати, во время всего моего пребывания в руках гестапо ни от Гиринга, ни от Паннвица, ни от кого-либо другого из сотрудников зондеркоманды я никогда не слышал применительно к Леопольду Трепперу присвоенного ему, по мнению Жиля Перро, из «большого уважения со стороны гестапо» столь почетного имени Большой шеф. Это имя я слышал только один раз, как я уже указывал, на моей очной ставке с Избутским именно от него, назвавшего меня Маленьким шефом.
Французский писатель Жиль Перро не останавливается только на этом ложном утверждении. В своем интервью политическому обозревателю АПН Александру Игнатову, тоже допускающему ряд искажений исторической правды, Жиль Перро утверждал, что оценка деятельности «Красной капеллы», выразившаяся в том, что она обошлась Германии в 200 000 солдатских жизней, относится исключительно к оценке деятельности Леопольда Треппера. В действительности эта оценка может относиться исключительно к деятельности группы немецкого Сопротивления, патриотов Шульце Бойзена – Харнака.
Я не имею права давать оценку деятельности Леопольда Треппера ни в период его пребывания резидентом в Париже, ни в период после его ареста гестапо и сотрудничества с немцами. Правду можно установить только при подробном анализе, возможно при моем участии, архивных материалов ГРУ и следственного дела гестапо, заведенного на Леопольда Треппера. Я говорю, что желательно мое участие только потому, что сейчас уже ни для кого не секрет, что Леопольд Треппер на протяжении всей своей деятельности в Бельгии и во Франции любил присваивать себе достижения других людей в разведывательной деятельности. Повторяю, об этом, в частности, писал и О. Царев в газете «Труд» от 26 апреля 1991 г.