Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.

Гуревич Анатолий Яковлевич

Зачем ему понадобилось теперь возвращаться к вопросу об отмене моей поездки в Испанию? Тогда я рассматривал это как запрет Берлина, так как там могли подозревать возможность моего бегства. Сейчас он вернулся к этому вопросу, потому что сам ли он, или кто-то другой принял решение о выдаче мне нового паспорта. Я получил бельгийский паспорт.

Вернувшись к этому вопросу, Паннвиц повторил то, о чем мне уже рассказывал и что, если мне не изменяет память, я в шифровке передал в «Центр». Он вернулся из Испании крайне взволнованным. Это было вызвано тем, что Франко и его правительство, скорее всего, решили отречься от Германии и сблизиться с США. Ему было хорошо известно, что после окончания национально-революционной войны в Испании и одержанной Франко с помощью итало-немецких интервентов победы в стране существовал благоприятный для немцев порядок, то есть они могли свободно передвигаться по всей территории. К моменту

его поездки порядок был изменен, и он получил пропуск для передвижения по Испании по строго предусмотренному маршруту. В то же время он узнал, что лично Франко делает все для того, чтобы сблизиться с Америкой. Для этого у него были козыри. Один из наиболее важных заключался в том, что он отказался удовлетворить требования Гитлера о вступлении во Вторую мировую войну, сражаясь на стороне Германии. Тогда, прикрываясь возросшим партизанским движением против его власти, он согласился только направить на Восточный фронт добровольцев, составлявших так называемую Голубую дивизию. Паннвиц на этот раз сделал вывод, что против гитлеровской Германии готовятся выступить и многие немцы.

Нам было некогда задерживаться в Констанце, так как Паннвицу надо было срочно прибыть в Берлин. Там должен был решаться вопрос о его дальнейшей служебной деятельности. Что касается меня, то он был полностью убежден в том, что ему удастся доказать целесообразность продолжения радиоигры с «Центром». Ведь до сих пор Берлин верил ему, что эта радиоигра проводится исключительно на пользу Германии. Руководители РСХА не могли усомниться в его преданности рейху. Заподозрить, что он свяжется с союзниками по антигитлеровской коалиции, а тем более с Советским Союзом и пойдет на предательство, никто не мог. Это тем более, что его действия как гестаповца в Праге делали этот шаг, по мнению руководства, невозможным.

Мы выехали из Констанца и, как я уже указывал, по пути заехали к его тете, монахине. Встреча была непродолжительной. Однако мне удалось извлечь из нее для себя интересный факт. Мне показалось, что эта монахиня выражает не только свое личное, но и мнение своих подруг, а возможно, и вообще церковнослужителей. Я не мог точно понять, почему монахиня называла имя Папы Римского Пия XII, но мне показалось, что его политику тоже уже почти открыто осуждают. Я вспомнил, что во время национально-революционной войны в Испании католическая церковь поддерживала мятежников и итало-германских интервентов в борьбе против республики. В это время в Ватикане Папой Римским был Пий XI, открыто поддерживавший фашистский режим в Италии еще с 1929 г., а затем и фашистский режим в Германии, подписав в 1933 г. конкордат с ним. Он всячески одобрял империалистическую политику, проводимую Бенито Муссолини и Адольфом Гитлером, но в то же время постоянно проводил политику, направленную против Советского Союза, а в 1930 г. уже открыто провозгласил «крестовый подход» против него, что предопределило стремление к достижению международной антисоветской кампании.

Он, именно он занял враждебную Испанской Республике позицию. Тогда мне не было известно, что статс-секретарем Ватикана, а вернее, персональным советником Папы Пия XI был Пачелли, ставший уже в 1929 г. кардиналом. После смерти Пия XI стал в 1939 г. Папой Римским Пием XII. Именно он официально приветствовал победу франкистов и их вдохновителей и интервентов над Испанской Республикой. Узнав об этом в тс годы, я заинтересовался личностью Пия XII и узнал, что, будучи нунцием в Баварии, а затем и в Германии с 1917-го но 1929 г., он поддерживал фашистское движение в этой стране, а затем постоянно, до своей смерти, последовавшей в 1958 г., оставался вереи фашистскому течению, что особенно проявилось в годы Второй мировой войны. Сейчас всем уже известно, в какой нескрываемой степени он поддерживал в 1939–1945 гг. агрессивную политику Германии и ее сателлитов. В то время, когда я присутствовал при встрече Паннвица с его тетей, я знал уже несколько больше о роли католической церкви, но я не мог предположить, что монахиня в открытую скажет о том, что итальянский (так она сказала), а вернее, Папа Римский Пий XII все предпринимал в угоду Гитлеру для снижения в Германии религиозных разногласий, а ведь фактически национал-социалистическая партия все делала для уменьшения роли церкви, религии в немецком народе.

Признаюсь, мне беседа с монашенкой, на которой я присутствовал, понравилась, а Паннвица, как мне показалось, она раздражала, и он делал все для того, чтобы ее прервать. Вскоре мы продолжили путь в направлении Берлина.

Когда я проезжал в этот раз, а затем и еще несколько раз по территории Германии, меня крайне удивило то, что я мог заметить. Не знаю, соответствует ли в полной степени создавшееся впечатление о Германии, но мне тогда казалось, что из промышленных предприятий почти ни одно не пострадало

в достаточной степени, не было разрушено в результате налетов англо-американских бомбардировщиков. Наоборот, многие, очень многие жилые дома, расположенные вблизи от этих предприятий, были полностью разрушены. Это, очевидно, заметили Паннвиц и Стлука тоже. Неожиданно я услышал, что они оба тоже удивлены увиденным. Меня особенно удивила реплика Стлука, который не побоялся прямо сказать, что существующее положение может быть объяснено только тем, что в свое время многие утверждали, а именно что после Версальского мирного договора, явившегося результатом поражения Германии, некоторые государства, вопреки этому договору, многое сделали для дальнейшего развития немецкой промышленности и, возможно, в эти предприятия вложены немалые капиталы иностранных фирм. Паннвиц согласился со Стлукой только частично. Он выразил убеждение, что помимо, возможно, вложенных капиталов крупные промышленники большинства стран Европы и даже США усиленно поддерживают деловые контакты.

Хейнц Паннвиц высказывал особое беспокойство в связи с тем, что его родители и семья живут в Магдебурге. Он подчеркивал, что в этом городе, расположенном в огромной излучине Эльбы, имеется много промышленных предприятий, в том числе и крупный завод тяжелого машиностроения «Круппа-Тузопа». Имеются там химические и другие предприятия. Не подвергнется ли Магдебург тоже усиленным налетам авиации?

Не менее ужасное впечатление произвел на нас и Берлин, тоже уже подвергавшийся бомбежке авиации. Когда я оказался в городе в начале 1945 г., он произвел на меня еще более тяжелое впечатление. Мне показалось, что большая часть города разрушена полностью.

Когда мы прибыли в конце августа или начале сентября 1944 г., мы задержались там не особенно долго. Видимо, Паннвиц торопился получить новое задание или новое назначение. Кемпа оставила нас тоже вдвоем со Стлукой – надо было ждать криминального советника. Со мной во время вызова, длившегося буквально не более 30 минут в присутствии Паннвица, вел разговор абсолютно незнакомый человек. Цель этого вызова была, видимо, очень простой. Моему собеседнику было поручено еще раз подчеркнуть в разговоре со мной, что, продолжая свою деятельность совместно с Паннвицем, я могу иметь гарантии полного благополучия после окончания войны, а также и благополучия Маргарет и Мишеля.

Выслушав заявление представителя РСХА, я ответил, что уже давно сотрудничаю с криминальным советником, а по вопросу обещания обеспечения после войны полного благополучия я уже поставлен в известность, так как мне было зачитано письмо начальника гестапо генерал- лейтенанта Мюллера. На этом мой вызов в РСХА был закончен, и мы вернулись вместе с Паннвицем и Стлука в отведенное нам помещение.

Я не знал, чем закончились переговоры Паннвица с начальством, но по его бодрости и хорошему настроению я мог понять, что его будущее в рамках Главного управления имперской безопасности уже определено и оно его не волнует.

На следующий день к нам присоединилась Кемпа, и, опять усевшись в привычную нам машину, мы двинулись в путь.

Машина доставила нас вновь в Констанц. Оттуда мы направили со Стлукой одну или две радиограммы в «Центр». Мне помнится, что я повторно просил «Центр» направить заверения о неприкосновенности и приеме на службу в интересах Советского Союза тех немецких офицеров и гестаповцев, которые выразят желание на прибытие в Москву или встречу в каком-либо другом месте с нашими представителями.

Мы продолжали ездить по территории Германии. Цель этих поездок в то время для меня не была ясна. Отдельные эпизоды, однако, мне запомнились до сегодняшнего дня. Мы посетили ряд городов, в том числе Франкфурт, Майнц, Мангейм, Людвигсхафен, Штутгарт и другие. Иногда ожидали покидавшего нас Паннвица, сидя в машине, иногда в каком-нибудь ресторанчике. Куда ходил криминальный советник, нам было неизвестно. Узнали мы об этом спустя пару месяцев.

Однажды, заехав всего на пару часов в Берлин, Паннвиц вернулся из Главного управления имперской безопасности в приподнятом, хорошем настроении. Уже в пути он сообщил нам, что предполагаемое его новое назначение уже приняло законную форму. Итак, он больше не является начальником зондеркоманды «Красная капелла», которая полностью распущена. Его назначили начальником отдела «А». Конечно, я, да и не только я, а и Стлука, и Кемпа не могли понять, что это за отдел и чем он должен заниматься. Паннвицу поручали обеспечить, как он выразился, разведывательную сеть на территории Германии и на подступах к ней, для того чтобы в случае продвижения союзников получать надлежащую военную информацию. Повернувшись в мою сторону, он подчеркнул, что ему удалось убедить руководство в том, что между ним и мною уже установились необходимые отношения, гарантирующие, что в этой его работе я смогу оказывать ему надлежащую помощь, активно сотрудничая с ним.