Разведка продолжает поиск
Шрифт:
Командование отряда придирчиво рассматривало наш план: много было вопросов и у командира, и у комиссара, и у начальника штаба. В конце концов план они одобрили.
Тем временем Михаил Михайлов, Иван Киреев, Степан Пашковский готовились к операции, продумывали все до мелочей — вплоть до кляпа, веревки, ножей. Подогнали обувь и одежду, проверили оружие, наметили маршрут туда и обратно. Примерно половину пути до Бешенковичей решили ехать на повозках: так быстрее прибудем к месту и сэкономим свои силы.
25 ноября 1943 года рано утром на двух повозках мы выехали на задание.
Рассуждая, незаметно приблизились к Пятигорску. Постояли, прислушались, присмотрелись. И вдруг оттуда — пулеметная очередь. Обнаружить себя нельзя ни в коем случае. Значит, и в этой деревне противник.
Когда подошли к Залужью, уже начало темнеть, да и погода выдалась пасмурная. Осторожно подобрались к этой деревне и отчетливо услышали немецкую речь, следовательно, и здесь гарнизон.
Повернули к Дроздам. Эту деревню знали хорошо: в ней приходилось бывать, тут у нас имелись надежные люди. Но, по всей вероятности, и там гитлеровцы прочно обосновались, нужно быть предельно осторожными.
Тихонько переговариваясь, подыскали в кустарнике место для ночлега.
На рассвете все же решили подойти к Дроздам. Деревня одним концом выходила к Западной Двине. Улица прямая, дома добротные, видно, только перед самой войной сюда сселились хуторяне. Осторожно высунулись на край кустарника, и все — как на ладони. Смотрим, из первого дома выбежали гитлеровцы — на зарядку. На бугре возле деревни виднелись небольшой бункер и окопы, а сама высота была изрыта траншеями и ходами сообщения. Да, нелегко будет возвращаться, если фашисты по тревоге поднимут окрестные гарнизоны…
На дневку обосновались в глубине этого же кустарника, так как до Бешенковичей оставалось совсем немного. Медленно и напряженно потянулось время. К вечеру низко опустились облака, пошел мелкий дождик. Как только стемнело, стали пробираться вперед по кустарнику.
Большое дело — натренированность разведчика. Походка у него выработана осторожная, подкрадывающаяся. Под ногами не треснет веточка или сучок, не чавкнет грязь. Такой не оступится в яму или лужу, не отпустит от себя ветку, иначе она хлестнет идущего сзади товарища. Любой разведчик хорошо ориентируется на местности и днем и ночью. У него натренированный слух. По приметам он может определять погоду на завтра.
К полуночи подошли к Мамойкам — это в 5–6 километрах от Бешенковичей. Залегли и внимательно прислушивались, стараясь определить, что делается в деревне. Впереди ни огонька, тщательная светомаскировка и в Бешенковичах. Неожиданно засветились ракеты, затрещали пулеметы. Обычная тактика фашистов — пострелять, чтобы попугать кого-нибудь, и успокоиться.
Посоветовавшись, решили как можно ближе проникнуть к поселку и начать изучение обстановки. Операцию намечали осуществить вечером, как только стемнеет. Но это так намечалось, а как получится, подскажут обстоятельства.
Всю
Когда рассвело, неподалеку от себя мы увидели контрольно-пропускной пункт — будку и шлагбаум. Это на окраине поселка при въезде на шоссе, ведущее на Лепель. По-моему, у всех нас мелькнула одна и та же мысль: именно тут судьба нам взять «языка». Притом какого! Самого что ни на есть полноценного. Потому что ни один «язык» не может знать того, что знают служащие контрольно-пропускного пункта. По долгу службы они пропускают в гарнизон и выпускают из него автомашины, повозки, солдатские подразделения. Проверяют документы у гражданских лиц, у шоферов и даже у офицеров. На КПП они — полные хозяева. Мы знали из опыта, что на контрольно-пропускных пунктах несут службу одни и те же люди. Значит, и здесь должно быть так.
Недалеко от шлагбаума заметили небольшой бункер — дом, наполовину врытый в землю. Над самой землей на все четыре стороны прорезаны окна-бойницы. Вместо крыши бревенчатый накат, а на нем толстый слой земли. Выходит, одновременно и казарма, и огневая точка — видны дула пулеметов. Однако бункер сейчас меньше нас интересовал. Все свое внимание сосредоточили на пропускном пункте.
За день мы изучили распорядок несения службы на КПП. Командовал здесь унтер-офицер. Сменял он солдат через каждые три часа. Сам приводил их, ставил на пост, давал дополнительный инструктаж и вместе со сменившимися уходил опять в бункер.
Мы переглянулись: это плохо, потому что они постоянно ходят группой. Как же быть? С тремя-четырьмя солдатами во вражеском гарнизоне нам не справиться, если напасть на них во время смены караула. Нет, так нельзя — это приведет к неизбежному провалу операции. Решили ждать случая, ни в коем случае не уходить с этого места.
Наблюдая, установили такие детали: на КПП разговаривали и по-немецки, и по-русски, хотя форма на всех армейская полевая, вооружены автоматами и винтовками, в сумках на поясах висят гранаты с длинными деревянными ручками, ребристый бочонок-противогаз — с другой стороны на боку. Службу свою знают хорошо. У гражданских лиц, проходивших через контрольно-пропускной пункт, один внимательно проверял документы, второй со знанием дела производил обыск, третий стоял в стороне с автоматом на изготовку — в любой момент мог пустить очередь. Военнослужащих не обыскивали, но документы у них проверяли придирчиво.
За время нашего наблюдения прошло три смены. На четвертую заступили те, которые сменились рано утром. Следовательно, всего здесь десять — двенадцать солдат. Свободные от несения службы, по-видимому, отдыхали в самом бункере. Оттуда, когда открывалась дверь, доносились хохот, выкрики, игра на губной гармошке, а однажды по-русски зазвучала песня «Ой ты, Галю, Галю молодая»…
Уже стало невмоготу лежать между сырых кочек, скорчившись в три погибели. Омертвели ноги, сами продрогли, проголодались. Считай, сутки ничего не ели, хотя в каждом вещмешке, спрятанном рядом под кочками, есть сухари и отварная говядина. Но нельзя даже пошевелиться, переговариваемся только жестами и мимикой губ. Хорошо еще, что на КПП нет собак, а то учуяли бы нас, и тогда бы все пропало.