Развод не дам. Точка
Шрифт:
Присаживаюсь на корточки, смотрю в голубые глаза. Вздыхаю и слабо улыбаюсь. Не должен был происходить этот разговор. Не так, не при Марате. А может, при нём лучше. Но почему опять я должна это говорить?!
— Кариш, мы с папой расстались. То, что он будет жить с нами какое-то время, ничего не меняет. Он любит тебя и будет любить всегда, как и я. Но с папой мы больше не семья.
Невозможно привыкнуть к тому, как стремительно заполняются слезами детские глаза. У самой сердце болит невыносимо. И правда за одну слезу ребёнка можно уничтожить мир. Тянусь к Каринке, но она отшатывается и отступает за Марата. Боль оглушает
— Ты не хочешь рассказать дочери, почему мы расходимся? — говорю, а голос не слушается. Просел, каждое слово царапает горло.
— Папа сказал, что любит тебя, — говорит Каринка. Рука чешется и ноет. Влепить пощёчину, да такую, чтобы ладонь отнялась, а его голова мотнулась в сторону. Чтобы в ушах потом звенело, а на коже появились кровоподтёки. Представлять мало, желание убивать сжирает изнутри. Это не я. Я не опущусь до подобного. Не при дочери.
«Папа любит только себя», — думаю горько. Эмоциональные качели выматывают не хуже часа в тренажёрном зале. Плечи опускаются. Когда это всё закончится?..
— Дайте мне переодеться, — говорю тихо и иду в гардеробную. Закрываюсь там, прислоняюсь к двери. Марат в своём праве. Я могу истерить, могу вызвать полицию, только он тоже собственник квартиры. Как ему такая мысль в голову пришла? Долго думать не надо, наверняка папа уже наплёл про ценность и нерушимость семьи, скрепы и это вот всё дерьмо, которым меня всю жизнь пичкали. Прерывисто выдыхаю, переодеваюсь в домашнее платье. Надо подумать, в чём идти завтра.
Отсечённая от реальности, в крохотной комнатке чувствую себя почти хорошо. Завтра в офис, там работа, там жизнь и… Алекс. С которым я сегодня, кажется, неуклюже флиртовала. Что будет завтра? Новый день, новая пища.
Марат как всегда одним только разворотом плеч занимает половину кухни. Невозмутимо прохожу мимо, достаю тефтельки в сливочном соусе и спагетти. Накладываю себе и Каринке, ставлю первую тарелку в микроволновку. С работой времени готовить стало меньше, да и не надо нам особых разносолов: Каринка любит котлеты, тефтельки и сосиски, завтракает и обедает в школе. А если нам захочется чего-то сверхъестественного, так всегда можно выбрать в доставке. Пироги и булочки дочка может и у бабушки поесть, у меня пока к плите стойкое отвращение. Как представлю, сколько над ней колдовала, чтобы любимого порадовать, а он в это время с другой в постели кувыркался.
Первой ставлю тарелку перед Каринкой. Раньше всегда начинала с Марата, глава семьи же. Свежие помидоры, огурцы, зелень. И своя тарелка. Можно ужинать, даже если кусок в горло не лезет под пристальным взглядом. Он что, реально ждёт, что и его обслужу? Пусть в Сочи летит! Марату явно неловко. Мы с Каринкой невозмутимо едим, я неторопливо расспрашиваю про школу. Наконец его нервы сдают. Встаёт, накладывает себе сам и разогревает. Надо же, оказывается, всё это он отлично умеет делать.
— Сегодня желаю приятного аппетита, — говорю, накручивая спагетти на вилку. — Но с завтрашнего дня вопрос о еде решай сам. Я не собираюсь на тебя готовить.
— Понимаю. — Марат кривобоко улыбается.
— Спать будешь в гостиной. Поместишься, — продолжаю, игнорируя печальный вздох Каринки. Нет, дорогие мои, можете пытаться манипулировать мной, но хватит, лавочка прикрыта.
—
Сама покорность. Как далеко готов зайти, а главное, ради чего? Неужели ради семьи?
— Посуду за собой тоже помой.
Я доедаю первой и первой же выхожу с кухни. Слышу голоса Марата и Каринки, через время — плеск воды и счастливый дочкин смех. Как было бы проще, окажись Марат домашним насильником, абьюзером, алкашом… Каринка была бы счастлива избавиться от него. Теперь в её глазах я превращаюсь в чудовище и ничего не могу с этим поделать. Сегодня был первый приём у психолога, она скинула мне десяток голосовых, которые до сих пор не было времени прослушать. Самой бы не помешало к мозгоправу, чувствую, как начинают сдавать завязанные в узлы нервы.
Конечно, кто бы сомневался: рассевшись на ковре в гостиной, Каринка и Марат увлечённо рисуют. Остро чувствую себя лишней. Неделя только началась, а я уже исчерпала весь ресурс. Сбежать бы к Юльке… Наш отец-молодец сегодня бьёт рекорды: укладывает спать, долго читает книжку. А там тоже читает? Ему вообще каково знать, что где-то в другом городе живёт сын? У меня бы уже сердце разорвалось. Он поэтому с ней? Ради сына? Ну, я что-то не заметила, что через силу обнимал и за задницу тискал.
— Почему ты это сделал? — говорю тихо, когда остаёмся вдвоём. Мне надо это узнать, надо понять, потому что иначе с ума сойду. Сейчас достаточно спокойна, чтобы принять часть правды и подробностей. Не все, конечно. — Сколько было Каринке, когда ты… Или всегда изменял, просто этой повезло больше?
Нет, рано об этом говорить. Горечь и незаслуженная обида жгут, неосознанно тру грудную клетку. Я же нашу старость с ним представляла. Как внуков вместе растить будем.
— Не изменял, — отвечает, а сам глаза прячет. Стыдно? Ой, ли… Прислоняюсь к стене, он сидит на диване. Ближе подходить не хочу. Не могу ближе.
— Тогда почему?.. — комок проглатывается с трудом. Упрямо проталкиваю его внутрь.
— Не знаю, Мась. — Пальцы сжимаются в кулак. Смотрю на него. Вот мы были таким кулаком, крепкой семьёй. Ключевое тут: были.
— Я не буду спрашивать, что есть у неё, чего нет у меня. Все люди разные. Но если ты так влюбился, зачем остался со мной, с нами? Почему годами к ней летал? Годами, Марат!
— Я не знаю, — повторяет он и склоняет голову ещё ниже. Конечно, а чем тут крыть, если сын — точная копия?
— Сколько ему лет? — переведя дух, спрашиваю спокойно. Но от лаконичного «пять» новая волна боли проходит по телу. Выходит, Каринке было максимум чуть больше года, когда у них закрутилось.
— Я… — дышать тяжело, пора заканчивать. — Я… хоть что-то для тебя значила, скажи? Ты меня любил хоть немножко?
Перед глазами всё плывёт. Знаю, что это жалко, что вся я жалкая, но не могу, не могу не задавать эти вопросы! Они все эти дни в груди теснятся, подпирают горло. Марат любит Каринку, а кем была я? Инкубатором для ребёнка? Удобной молчаливой женой? Зачем эти отпуска, семейные праздники, если там, в паре тысяч километров, есть другая?
— Конечно любил! — Он встаёт, делает шаг. Вытягиваю руку.
— Не подходи.
— Я только сейчас понял, как сильно тебя люблю, — продолжает, наращивая напор. Ещё один шаг, маленький, но заметный для меня. Я же его до сих пор каждой клеточкой чувствую. — Если есть шанс. Хоть один, самый маленький, что ты сможешь…