Развод не дам. Точка

Милоградская Галина

— Ну, она была частично куплена на деньги от продажи квартиры моей бабушки. Может, поэтому она решила, что так будет справедливо. К тому же, пострадавшей стороной оказался я. Наверное, и совесть взыграла.

Алекс пожимает плечами, тепло щурится, улыбаясь, в уголках глаз разбегаются неглубокие морщинки. Солнечный луч пробивается сквозь ветровое стекло и зажигает его глаза колдовским зелёным. Будь он женщиной, в Средневековье сожгли бы на костре. В треугольном вырезе отчётливо проступают ключицы, на них небрежно лежит

что-то вроде ожерелья: три чёрных жемчужины, разделенные плоской серебряной цепочкой. Взгляд невольно задерживается на ней. Необычное мужское украшение.

— Давно хотела спросить, где ты достал эту прелесть.

Не хочу говорить о разводе, Марате и бывшей жене Алекса. Хочу просто с ним говорить.

— Эту? — Ухоженные пальцы касаются жемчужины, и моё сердце пропускает удар: слишком бережно, почти нежно касаются. Я будто на себе чувствую это касание. Губы изгибаются в лукавой улыбке. — Купил в Непале. Я же Рыба, это мой камень.

— Серьёзно? Ты веришь в эту чепуху?! — восклицаю и думаю: а ему идёт. Вот это вот всё: вера в эзотерику, гадания и шаманов. Можно с лёгкостью представить в окружении ловцов снов, среди цветастых ковров и аромата благовоний.

— Жемчуг развивает деловую интуицию, — продолжает улыбаться Алекс. — Пять лет ношу, ни разу не подвёл. А ты кто?

— Я? — не сразу понимаю смысл вопроса. — Весы.

— Так я и думал. Ты — настоящие Весы, даже сомнений нет.

— Почему? — невольно интересуюсь.

— Ты спокойная, уравновешенная, но в то же время виден и стержень, и огонёк.

— Огонёк? Вот уж чего у меня нет…

— Врёшь, — внезапно припечатывает он. Мягко так, но уверенно. — Ты сама не представляешь, сколько внутри тебя огня.

Его взгляд завораживает, в который раз уже попадаюсь. Хочется смотреть, не отрываясь. Душно. Воздух густеет, невольно сглатываю. Если Марат любит Армани, тяжёлый аромат, от которого валит с ног или под ноги от одного вздоха, то Алекс явно предпочитает Живанши: что-то лёгкое, древесное, с нотками бергамота. Рядом с ним дышится полной грудью. К запаху туалетной воды примешивается его собственный, в салоне автомобиля это особенно чувствуется. Пауза становится слишком длинной и значит слишком много.

— Может, поедем уже? — Пальцы сами тянутся заправить волосы за уши: дурацкая детская привычка, от которой, казалось, давно избавилась.

Алекс отворачивается, заводит мотор и немного приоткрывает окно. Украдкой смотрю на шею, там стремительно пульсирует вена. Я нравлюсь ему, это очевидно. И безумно приятно чувствовать себя желанной. Всегда следила за собой, но теперь каждый день собираюсь с особым трепетом, потому что знаю: Алекс заметит и оценит. И каждый раз, когда его взгляд вспыхивает, останавливаясь на мне, сердце начинает биться быстрее.

Забирать меня утром уже вошло у него в привычку, а как иначе объяснить, что четвёртый день подряд он

дежурит за углом Каринкиной школы? К кофе я тоже привыкла, даже дома перед выходом пить перестала. А ещё приятно чувствовать чужую заботу. Привыкла, что сама обо всех забочусь, и это принималось как должное. Оказалось, что мужчина может спросить, как у меня дела, не потому что надо поддержать разговор, а потому что искренне интересно.

Мама звонит в пятницу, в разгар рабочего дня. Приходится выйти в коридор и только тогда ответить.

— Почему ты не открываешь? Нам надо поговорить.

— Открываю что? — Даже не поздоровалась. Сразу с места в карьер.

— Дверь, Агата. Я у тебя под дверью.

— Рада за тебя. Я на работе.

Пауза. Естественно, зачем запоминать эту совершенно неважную информацию, ведь это такая чепуха!

— А Каринка…

— Её водит няня. И сидит с ней до вечера. О чём ты хотела поговорить?

Это даже к лучшему: вот так, не лицом к лицу. У мамы я априори виновата, и постоянно хочется вжать голову в плечи, чтобы не смотрела так сурово и укоряюще. Сейчас её взгляд на меня никак не подействует.

— Как у тебя с Маратом?

— А как должно быть? — голос против воли становится ледяным. Вспоминаю нашу последнюю встречу и её слова. Нет, за свои не стыдно. — Ждёшь, что я приму его обратно? Этого не будет, я уже занимаюсь разводом.

— Ты не понимаешь, на что себя обрекаешь, ты…

— Нет! Это ты не понимаешь! Он спал с другой годами! Годами! Ребёнка ей сделал! Это не просто любовница была, ма! Это была вторая жена!

Начинаю расхаживать по коридору, благо он совершенно пустой. В конце — дверь на балкон, приют для курильщиков, но сейчас тут тоже пусто. Ёжусь от холодного ветра, зло выдыхаю:

— Он унизил меня. В грязь втоптал нашу семью, дочь, всё, чем мы жили!

— Он твой муж и отец Каринки.

— Он отец Каринки и ещё одного мальчика. Одного ли? А мне никто.

— Агата, подумай, что будут говорить? Ты будешь виновата во всём! Скажут, что ты — плохая жена, раз не смогла сохранить брак. Раз муж пошёл налево. Скажут…

— Да кто скажет, мам? Кто это скажет?! Только ты, потому что остальным срать с высокой колокольни!

— Агата!

— Что «Агата»?! Мне почти тридцать, не три, хватит делать вид, что знаешь, как будет лучше для меня!

Бросаю трубку. Впервые в жизни просто прерываю разговор с мамой, потому что не хочу выслушивать упрёки. Сколько лет я терпела и позволяла поливать себя дерьмом, а теперь понимаю, что мама так просто самоутверждалась. Вздрагиваю — на плечи ложится знакомо пахнущий безразмерный блейзер. Горячие руки уверенно разворачивают.

— Почему мама считает, что я всегда и во всём плохая? — жалуюсь Алексу, просто потому что хочется поддержки.

— Ты не плохая. — Он осторожно поглаживает плечи.