Развод. Между нами только ненависть
Шрифт:
— Это их оскорбит, — предполагаю я.
Марк разворачивается ко мне вполоборота и широко улыбается:
— Знаю, Оля, в этом весь смысл.
— Ему ноги переломают… это в лучшем случае…
— Готов на сломанные ноги, — Марк вновь смотрит на Андрея.
Тот сглатывает и… кивает.
Готов. Он неожиданно готов рискнуть, и меня это удивляет до уважения к его решительности, пусть и немного наивной.
— Иди, тебя заберут мои парни, — Марк с милостивой повелительностью кивает.
Андрей
— Что ты только что сделал? — спрашиваю я Марка, который расслабленно обнимает меня и делает глоток воды.
— Иногда очень важно поверить в человека, — философски заявляет он и самодовольно усмехается, — вот мне пришлось поверить в зятя. Я долго себя уговаривал в уборной поверить в него.
— Я аж его зауважала, — в тихом восторге смотрю на Марка. — А то я его тут только жалела и успокаивала.
— Это хорошо, — он смотрит на меня с одобрением, — если мама уважает зятя, то и жена рано и поздно проникнется к мужу. Я знаю, о чем говорю, — подмигивает мне.
— Тебя моя мама обожает.
— Я знаю, — Марк смеется и обхватывает мое лицо ладонями, — поэтому у тебя и не было шансов от меня избавиться.
— Так это она виновата? — бубню я.
— Определенно, — Марк кивает, а в следующую секунду целует меня.
Жадно, глубоко и напористо. В зале кафе затихают голоса, а я Марка кусаю за язык, но это его не останавливает. И мне это нравится.
Возможно, мы смущаем людей, но пусть молча завидуют. Если им повезет, то и они в своей жизни поймут, как важно быть такими спонтанными и бесстыжими в браке. Особенно после пятидесяти.
— Я люблю тебя, — Марк отстраняется. В голосе пробивается хрипотца возбуждения. — Ты только моя, — переходит на агрессивные интонации, и лицо сжимает крепче. — Ты меня поняла?
— Да, — сипло выдыхаю я, и мне становится жарко. — А ты только мой.
— Верно, — его зрачки расширяются. — До конца, Оля.
Эпилог
Мы с Марком все же развелись, чтобы потом пожениться обратно. Смысл сего действа — мы решили вступить в новый брак с новыми клятвами.
Старый брак со старыми нами и со старыми ошибками мы отпустили. Мы изменились, мы переродились, прожили сложные метаморфозы, и прошлые слова о любви утратили свою силу.
Мы и любим теперь иначе.
Любим с открытыми глазами.
Любим наши темные стороны, пусть это и больно, но наша с Марком привязанность друг к другу стала крепче и глубже.
В нашей любви нет больше наивности, которая стучала в наших сердцах тридцать лет назад, но вместо нее есть осознание своей ответственности друг перед другом.
Мы не просто влюбленные, которые с чистыми и незапятнанными душами столкнулись по жизни и пали жертвой гормонов, комплексов,
Мы пережили катарсис.
Мы пережили страх, ярость, обиду, разочарование, и вновь развернулись друг к другу. Развернулись, чтобы увидеть друг друга настоящих, увидеть наши страхи, увидеть в нас разрушительные ипостаси и сделать шаг через боль и обиду.
Влюбленность — это счастье, радость и восторг.
Любовь это борьба. За себя, за любимого, за детей и в целом за жизнь, в которой так легко забыть о самом важном.
Наш второй брак будет другим.
— Только ты и я, — напомнил мне Марк в день регистрации нашего нового семейного пути. — Клянусь. Я больше не позволю мне потерять тебя. Это было слишком больно, Оля.
— Не позволяй, — шепнула я в ответ.
— Я всегда знал, что ты моя женщина, — прижался лбом к моему лбом, — но в какой-то момент… забыл, Оля. Прости меня. Прости, — закрыл глаза и судорожно выдохнул, — я больше не хочу забывать…
— Я вот этого уже тебе не позволю.
После мы выбирали нам новый дом, а когда мы его нашли, то я отказалась от идеи нанимать модных дизайнеров.
Я сама днями и ночами думала над тем, как обустроить наше гнездо, какие обои выбрать, какие ковры постелить, и мне помогала моя мама, у которой вскрылся еще один талант — у нее есть дизайнерское чутье.
Вместе с ней мы замучили не одну строительную бригаду. Мужики буквально сбегали от наших требований, претензий, придирок, но… подумаешь, просили переклеить обои в гостиной раз пять.
— Я себя чувствую тигром, — говорит Марк, развалившись на диване, что обит изумрудным бархатом.
А говорит он так, потому что стены гостиной оклеены яркими обоями с принтом джунглей. Из-за листиков за нами подглядывает любопытная обезьянка. Классные обои. Насыщенные, зеленые, красочные.
Нафиг все эти пудровые и пастельные цвета.
— Или крокодилом, — задумчиво тянет Марк. — Кто страшнее? — смотрит на меня. — Я тигр и крокодил?
— Тигр, — уверенно отвечаю я. — Крокодилы мерзкие. Чешуйчатые. Холодные…
Я не успеваю договорить. Марк с рыком валит меня подушки дивана. Ныряет рукой под футболку, целует на грани укуса в шею, и мы слышим голос Димки:
— Да вы достали.
Димка проходит мимо диван, закатывая глаза:
— Фу.
Хоть он и фыркает, но в его голосе нет реального отвращения и злости.
— А ты, что ли, дома? — Марк провожает его сердитым взглядом.
— Представь себе, — хмыкает Димка у дверей столовой.
Марк возмущенно смотрит на меня:
— Он совсем оборзел. Ты его слышала? Так, — его ладонь выныривает из-под моей футболки. — Дмитрий!
Встает, а я разочарованно вздыхаю, закинув руки за голову. Я тоже забыла, что Димка дома.