Развод. Моя (не) желанная
Шрифт:
— Митина, кровать здесь только одна. И нам её придётся как-то делить.
Мои ноги буквально приросли к полу — тело подавало чёткий сигнал, что и с места не сдвинется, пока на постели, в которую я собиралась лечь, развалилось это ухмыляющееся чудовище.
«Опасное, к тому же», — напомнила я себе, ненароком скользнув взглядом по его напрягшемуся торсу.
— Ничего я делить с тобой не собираюсь.
— Ну, дело твоё. Можешь лечь на полу. Запретить я это тебе не могу.
Какое-то время я растерянно молчала.
И лицо блюсти всё же пришлось.
Я дотопала до кровати, демонстративно схватила у изголовья подушку и опустилась на толстый ковёр со своей стороны постели. В ход пошёл толстенный мягкий плед, раздобытый мной из комода.
Отлично. Даже замечательно. Не пропаду.
— Ну… спокойной ночи, — хмыкнул деспот и завалился на своей стороне безразмерной постели.
— Уж не беспокойся. Теперь моя ночь будет максимально спокойной, — фыркнула я и увалилась на бок, стараясь не обращать внимания на жёсткость импровизированного ложа.
Моё смелое заявление оказалось максимально далёким от истины, когда через час в темноте меня подхватили с пола сильные руки и буквально завалили на мягкую постель.
Мгновение, и я оказалась прижата к мужскому горячему телу, а на ухо мне пробормотали.
— Повыпендривалась — и хватит. Спи, Митина. Нечего мне тут свой характер показывать.
Я рванулась, но бесполезно — Громов держал меня крепко.
— Ты меня разве не слышала? — его дыхание обдало жаром моё ухо, послав по всему телу странную дрожь. — Спи, говорю. Я же сказал, не трону.
Мне следовало бы знать, что Громову нельзя доверять.
Но я поверила его последней фразе.
Я зря это сделала.
Громов солгал.
Глава 22
— Мне неудобно.
— Что?
— Неудобно, говорю.
— Что тебе неудобно? Постель жестковата, принцесса на горошине?
Я попыталась убедить своё упрямое тело выйти из паралича, вызванного столь резкой сменой места дислокации, но тело успешно сопротивлялось. Дышать могла, и на том спасибо.
Громов лежал слишком близко. Руки он от меня убрал, но я вот просто каждой своей напряжённой до предела клеточкой чувствовала его присутствие, пусть он меня и не касался.
Поэтому сделала очевидную ошибку — попыталась хотя бы на миллиметр сдвинуться влево, к краю постели.
Поплатилась.
Громов перекатился на бок, и поперёк моей талии легла тяжеленая мужская рука, по ощущениям, буквально вдавившая меня в матрас.
— Митина, ты русский язык понимать разучилась?
— Да что ты ко мне пристал? — зашипела я в темноту, задыхаясь от возросшего ощущения близости.
От
— Поверь мне, если бы я начал к тебе приставать, ты бы уже стонала от удовольствия, а не шипела на меня, как рассерженная кошка.
В голове у меня промелькнула безумная картина — наши тела сплелись в жарких объятиях, и я с большим энтузиазмом отзываюсь на его «приставания».
Ма-а-амочки, это ещё что такое…
Кажется, собственная фантазия напугала меня куда сильнее, чем угроза лежавшего рядом искусителя. Я дёрнулась, и рука на моей талии заметно потяжелела.
— Слушай, что ты дёрганная такая?
Громов выдержал паузу и добавил уже совершенно иным тоном:
— Или распереживалась, что и впрямь устоять не сумеешь?
— Помечтай, извращенец! — я таки удосужилась отодрать его руку от своей талии и почти успела доползи до края постели.
Но, кажется, у Громова сегодня случилось обострение упрямства и самодурства. Он поймал меня на краю и одним рывком, который ничего ему по силам не стоил, буквально впечатал меня в своё тело.
— Послушай меня, — его дыхание обожгло моё ухо, заставив судорожно втянуть в себя воздух, — если ты сейчас же не прекратишь свои попытки сбежать, я выберу особый способ принуждения. Вот тогда и поговорим про извращенцев.
Я побоялась уточнять, что конкретно мой мучитель подразумевал под особым способом. Рот мне надёжно закрыло одно шокирующее обстоятельство — чуть пониже спины в меня упиралось явное свидетельство того, какой именно эффект на Громова производит это постельное противостояние.
Я таращилась в темноту, пытаясь как-то переварить это неожиданное открытие. Ему нравилось, когда ему сопротивлялись? Он… он любил, чтобы пожёстче?..
Тут же вспомнилась его подружка Илона.
Не похоже, чтобы она сопротивлялась. И непохоже, чтобы его это расстраивало.
Так почему тогда…
Тут моя мысль безнадёжно выскальзывала из фокуса, а я старательно делала вид, что попросту не замечаю того, что заметила.
— Ты же… ты сам мне сказал, что в постель меня не пустишь, — пошла я на отчаянные меры.
— Не собирался. Но я недооценил высокий уровень твоего ослиного упрямства, — пробасил он мне на ухо, заставляя мою кожу в тысячный раз укрыться мурашками. — Если ты схватишь простуду или почки себе отморозишь, меня потом обвинишь. Не свою же упёртость.
— Кто бы говорил об упёртости! — я пыталась отвлечь своё внимание от терзавших меня ощущений. — Нам совершенно необязательно было устраивать этот безобразный, унизительный цирк с общей спальней! При желании можно было бы придумать какой-нибудь обходной манёвр.