Развод. Мы больше не твои

Гейбатова Мила

– Какое еще бешенство! Женщина, у моего Джона нет никаких болячек, а вот, что есть у вашего мужа, это еще нужно выяснить! – возмущается блондинистая пигалица.

– Женщина, вы с вашим Джоном уже нарушили порядок, гуляя без намордника, молитесь, чтобы на вас заявление не накатали, – отбриваю девицу.

– Именно! – поддакивает мне Глеб и так это бочком придвигается ближе ко мне, чем вызывает волну раздражения.

– Глеб, не зарывайся, – тихо говорю ему, чтобы хозяйка Джона не услышала, – один нормальный разговор ничего не меняет, между нами все по–прежнему.

Спасибо, что выбежал перед коляской, но сейчас, пожалуйста, отправляйся к врачам и разбирайся с этой девицей самостоятельно.

Хватаюсь двумя руками за коляску, чтобы развернуться и выехать из эпицентра стихийно–созданной толпы зевак, привлеченных назревающим конфликтом, но мой недомуж не носил бы гордую приставку «недо», если бы на корню не разрушил призрачный мостик, который я была готова проложить во имя общей опеки над нашими детьми. Глеб взял и зачем–то решил прилюдно «застолбить» меня.

– Конечно, любимая, идите с детьми, я сам во всем разберусь, – произносит он в стиле героя из романтических фильмов, а затем резко наклоняется ко мне с недвусмысленными намерениями…

– Вот то–то же, иди и найди свободную блондиночку, готовую полностью посвятить себя тебе. Мой тебе совет – ищи среди тех, кому около двадцати лет, те, кто постарше не поведутся на твой отвратительный характер. А к нам с детьми забудь дорогу! Только дом верни, и алименты не забудь, а в остальном гуляй! – эмоционально продолжаю, не замечая, куда рулю коляску.

– Оля, нет, стой! – кричит вдруг Глеб и в следующую секунду…

46

46

Но мне не нужен второй раз, чтобы опять анализировать свои чувства. Да, собственно, и первый–то не особо был нужен, я позволила случиться тому поцелую и даже ответила на него с одной единственной целью – чтобы лучше понять свои едва зарождающиеся чувства к Егору.

Возможно, кому–то ход моих мыслей покажется полным бредом или будет видеться аморальным поступком, но нет. Тот, кто такое подумает, является на самом деле глубоко зашоренным и узкомыслящим человеком.

Единственное, что я сделала плохого, так это то, что позволила считать Глебу, что возвращение к предыдущим отношениям возможно.

– Коней попридержи, – произношу сквозь зубы и резко выставляю локоть. – Успокойся уже и смирись с неизбежным, ты смешон.

Договариваю и быстро–быстро ухожу в сторону магазина. Назад я даже не оглядываюсь. И совесть меня не мучает. Собака едва прикусила Глеба, там ничего серьезного.

Но если он не сделает положенные мероприятия от бешенства, придется обходить его за километр, если Глеб снова решит «случайно» встретиться со мной и детьми.

Наконец–то добравшись до магазина, не сразу понимаю, а что я, собственно, хотела купить. Лишь спустя несколько секунд удается сбросить с себя оцепенение и направить мозг в нужное русло.

Глеб снова ворвался в нашу жизнь и уже успел привнести в нее сумятицу. Но, как ни странно, я не

могу на него злиться. Сейчас, когда вопрос с разделом имущества, можно сказать, решен, и мне больше нечего делить с бывшим, а обиды давно выплаканы и пережиты, остается лишь одно желание – наладить быт в новой реальности.

– Ох, – с шумом выдыхаю и рассеянно ерошу свои волосы, пока дольше необходимого всматриваюсь в срок годности сметаны и в упор не вижу его.

Как же сложно. Я даже начать новые отношения не могу без оглядки на прошлые. И препятствовать Глебу в общении с двойняшками я тоже не могу, он не совершил ничего такого, из–за чего этого можно было бы начинать новое судебное разбирательство.

А злость на него, эта предательница, она ушла. Оставила меня одну вместе с дурацким милосердием и желанием того, чтобы все жили дружно и счастливо.

– Я клиническая идиотка, – бормочу себе под нос, все еще вертя в руках несчастную банку сметаны.

– Я бы не стал разбрасываться медицинскими терминами, это как минимум невежливо по отношению к тем, кто действительно болен, – произносит рядом…

– Егор? – спрашиваю удивленно, поворачиваясь в сторону говорившего. – Но что ты, как ты здесь оказался?

– Ты в квартире оставила записку, что отправилась за продуктами. Ты знаешь, это так мило, записка на холодильнике, прижатая магнитом, – он широко улыбается, но его глаза почему–то остаются грустными, – в век мобильных телефонов. Никогда не задумывался об этом раньше, но это действительно так. Ведь ты не додумалась написать мне в мессенджере, как это сделали бы сто человек из ста, ты и впрямь оставила записку, да еще и нарисовала на ней сердечки.

– Кхм, да, – я краснею и сдавленно соглашаюсь, – это так, – сама не знаю, чем конкретно я руководствовалась, но в порыве мое решение показалось мне весьма милым, да и романтику навеяло тоже. – Ты прости, конечно, было бы гораздо разумнее, если бы я просто написала тебе. А не пачкала бумагу.

– Дело не в записке, она–то как раз мне очень понравилась, хотелось бы еще когда–нибудь такую получить, – перебивает меня Егор, опуская глаза в пол.

– Дело в том, – догадываюсь я, – что ты видел меня с Глебом.

47

47

– Да, верно, – отвечает Егор отстраненно, поправляя продукты на полках.

Делаю глубокий вдох и ставлю сметану обратно на прилавок, а затем начинаю помогать однокласснику.

– Что–то мы сразу с драмы начинаем, да? Зато все действительно так, как в школе, – усмехаюсь. – Только в том нежном возрасте может быть столько драмы, верно?

– Ты хочешь сказать столько драмы из–за милого разговора, самого что ни на есть настоящего поцелуя и второго почти поцелуя? – невинным голосом осведомляется Егор.

– Ты даже описываешь это все так, словно мы и впрямь в школе, – хмурюсь, бросаю странное дело по поправлению продуктов на прилавке и дергаю коляску в сторону.