Развод. Ты не уйдешь
Шрифт:
— Закрываются внутри, будто в домике?
— Да, — улыбаюсь. — Будто в домике. И дверь открывается не снаружи, а только изнутри.
— Звучит жутко. Папа снова придет меня пугать? — вздрагивает.
Глеб сильно напугал Тамару, когда сидел молча, как истукан. Она потом засыпала плохо… До сих пор вздрагивает и опасается, что папа снова вломится в комнату, закроется изнутри и будет сидеть, как камень, не обращая внимания на слезы и плач своего ребенка.
— Нет, не придет. Сегодня мы будем спать вместе,
— Кроме Ваньки и Кекса… — вздыхает дочь. — Мама, Ванька ночью пукает, — говорит о братишке, у которого были колики и газики на днях. — Кекс сильно волосатый. С него шерсть лезет!
— Он линяет, Том.
— Он всегда линяет, — капризничает. — У меня вся одежда в его котячьей шерсти.
— Так не говорят.
— А как?
И я задумываюсь: действительно, как сказать.
— Шерсть кота, только так, похоже.
— Он дедушку пережил, — вздыхает. — Разве это правильно?
— Дедушка прожил хорошую жизнь. Нам всем его будет не хватать.
— О, кстати! Там эта красивая тетя… сказала, что в блинах чего-то не хватает.
Сердце охватывает, словно колючей проволокой, становится сложно дышать.
— Какая еще красивая тетя? — спрашиваю ровным голосом.
Но где-то внутри я уже знаю ответ. Дочка говорит о шлюхе, которая не постеснялась прийти на похороны.
— Та тетя, со шляпкой. Кажется, ее зовут Мария.
Под кожей боль, словно меня ломает. Хочется закричать или разбить что-то.
— Чего еще ей не хватает, солнышко?
— Она на кухне и пробовала твои блины. Говорит, не хватает в них чего-то.
Ах, в моих блинах ей чего-то не хватает! А сама хотя бы один блин испечь способна? Боюсь, что нет. Только купить может!
Разговариваю с дочерью, отправляюсь на кухню.
Мария… там.
Стоит, раскрыв дверцы большого холодильника и критическим взглядом осматривает его содержимое.
Какая нахалка… Интересно, она с таким же наглым видом, словно хозяйка всему, что есть, смотрит на содержимое трусов моего мужа?!
Так же нахально сует туда свои загребущие руки?
— А мне нравятся твои блинчики, — говорит Тома тихо и просит. — Нальешь мне немного компотика?
— Конечно, милая. Садись.
Ругаться при ребенке не хочется. Глеб и так напугал Тамару, если еще и я начну… Совсем никуда не годится. Но, откровенно говоря, я бы этой тварюшке в волосы вцепилась и протащила ее через весь дом, в канаву грязную выкинула, там ей самое место.
— Ты что-то забыла, Мария?
Подойдя к холодильнику, тяну дверь на себя, двинув ее плечом. Толкаю еще и бедром. Она ахает приглушенно, двинувшись в сторону.
— Безлактозного молока нет, случайно?!
— Нет.
Достаю графин с компотом, ставлю подогреться.
— И блины на муке с глютеном, — цокает недовольно Мария. — Неудивительно,
— Решила поиграть в нутрициолога? Не в том месте ты решила поиграть в тетю доктора.
— Или не с тем человеком? — проезжается по мне насмешливым взглядом.
— И не с тем человеком, верно. А тебе не кажется, что ты кое-что забыла?
— Что именно?
На кухню входит еще и тетя с племянницей, и я решила включить в игру. Ахаю притворно и говорю громко:
— Утюг выключить забыла? Как же так, Маша. Ай-яй-яй… Быть беде! Конечно, я все понимаю… Выключить некому, иди, провожу я тебя…
Схватив мерзавку под локоть, тащу ее на выход быстрым шагом, она путается в своих каблуках, но прилюдно верещать боится. Зато я говорю всем и каждому, что эта дура утюг не выключила.
— Отпусти! — брыкается, едва успевает схватить модную кожаную курточку.
Вот только мы уже вышли из дома.
И я, надев калоши, тащу гадину через весь двор.
Она дважды запинается каблуками за брусчатку. Довольно старую, свекр хотел в начале лета перестелить весь двор…
На второй раз Мария ахает: у нее отвалился каблук.
Ее проблемы.
Не мои…
— Пошла вон. Шалава!
Я выталкиваю ее со двора, хлопаю калиткой.
— Думаешь, это конец? Ты не победила! — кричит по ту сторону. — Я еще вернусь!
Глава 3
Она
Шлепаю в галошах обратно до дома, еще не весь снег стаял, кое-где лежит безобразной серой, грязной коркой. В других местах его уже совсем не осталось, а в в некоторых местах под коркой грязи — такой дивно белоснежный, что замираешь от подобной чистоты на фоне всеобщей весенней грязи.
В дом идти не хочется, сворачиваю к качелям. Тропинка до них полностью растаяла.
Остов качелей стоит, мягкие чехлы сняты, лежат в больших пакетах на чердаке. Знаю, потому что по осени самолично их снимала, стирала, убирала. Однако сейчас я беру кусок сухой фанеры и стелю на качели, сажусь. Мягко оттолкнувшись пяткой от земли, раскачиваюсь совсем немного.
Завтра хороним, проносится в мыслях.
Вроде бы удалось избежать скандала на похоронах свекра. Завтра отправим его в последний путь, и…
И что потом? Потом за свою жизнь надо будет взяться, да? Или не по-христиански это, ведь ни девять, ни сорок дней не прошло, а я разведу вопрос с разводом.
Можно ли так?
Оставаться в браке не вижу смысла.
Больно слишком жить с человеком, изо рта которого в мой адрес столько грязи вылетело. Еще больнее понимать, что да, было… У него с этой сучкой было, а я, дура…