Развод. Ты пожалеешь
Шрифт:
Да, хрен с ним, с наказанием. Как он мог вообще?
После всего, что у нас было? Что нас связывало?
У меня всё тело покалывает, словно я как в детстве случайно упала в канаву с крапивой. И больно, и обидно, и чешется всё, и не понимаешь, за что тебе такое наказание.
– Маша, подожди, не уходи вот так.
Глаза у него такие… почти как у котика из Шрека.
– А как, Стас?
– Маша… я… я мудак, я козёл, сволочь, я просто…Блядь, Маша…
– Блядь у нас Катя, Маша – хорошая девочка.
– Маш…ты… зачем ты приходила?
Поднимаю брови удивленно. Странный вопрос какой.
– Чтобы застукать тебя за горячим, Стас. Разве непонятно?
– Маш… Маша! Давай реально просто нормально поговорим, а? Я обещаю тебе, это больше не повторится, я… я…
– Головка от торпеды, Тихонов. Пока-пока.
Лифт приезжает, захожу, надеясь, что мужу не придёт в голову зайти следом.
Увы. Он вталкивается в кабинку со мной. Прижимает к стене. Он так близко, губы его влажные. А у меня перед глазами картина, как он её, на столе… И что он с ней делал этими губами! Мать твою, урод моральный!
– Уйди, пусти меня, пусти, Стас…- ору, матерюсь, дерусь, пытаясь вырваться.
Ненавижу!
Ненавижу…
Срываюсь в плачь. Как же мне жалко себя!
Он не просто мне изменил! Он меня уничтожил! Как женщину!
Сломал! Растоптал!
Дал понять, что я для него никто. Пустое место. Просто женская особь, с которой он рядом, и которую можно как вещь поставить в шкаф и забыть.
– Уйди…
– Маша, Машка, Машенька, родная моя… Девочка моя… Любимая…
Вжимает в себя, несмотря на сопротивление. Наплевав на него, пытается касаться своим мокрым, противным ртом.
– Не надо, Стас, не надо! Чёрт… ненавижу тебя, ненавижу, ублюдок, хренов, я тебе отомщу, понял? Уничтожу, тебя, эту сучку твою, уничтожу!
– Давай Маш, меня, меня особенно, я заслужил.
Если он сейчас скажет, чтобы я её не трогала, я его просто убью!
Разорву!
Не говорит. Хватает ума.
Лифт тормозит. Первый этаж. Двери открываются. На площадке люди. Смотрят на нас. И мне так мучительно стыдно!
Зашибись, просто!
Господи, до чего я докатилась!
До чего он меня довёл.
Рвусь вперёд, освобождаясь из рук мужа, иду. Понимаю, что заплаканная, лицо перекошено. Плевать.
Все всё понимают.
Плевать!
Боже, на самом деле плевать.
У меня жизнь рухнула, мир мой, так тщательно, с такой любовью создаваемый, выстраиваемый, охраняемый – вдребезги!
– Маша, постой…
Всё, Тихонов. Ты доигрался.
Разворачиваюсь, и с размаха луплю его сумкой по морде и замираю, увидев кровавый след…
?- Маша…
Замок у сумки острый, поцарапал, наверное…
Стас стирает рукой кровь, а я смотрю на него, почему-то очень отчётливо в этот момент понимая, что всё.
Всё изменилось.
Не будет больше
Я не смогу. И он тоже.
Всегда между нами будут те раздвинутые ноги.
Кстати, не самые красивые ноги. У меня лучше.
Блядь… он что, не мог найти бабу покрасивее? Покруче? Ну, пусть бы она была лучше меня, не тупо моложе лет на десять, а реально лучше! Красивая, умная, стройная, образованная, элегантная! Страстная! Шикарная!
Может, не так обидно было бы.
Но эта…
Мелкая писюшка, с узеньким лобиком.
Ладно, пусть не с узеньким. И красивая, в какой-то степени. Но… беспородная, как дворняжка, её богу.
Да, я сука сейчас. В своих мыслях полная сука.
Но я имею право.
Мне грудную клетку сейчас вскрыли на живую, без анестезии. Вытащили сердце и нашинковали. Еще и кислотой сверху… Чтобы наверняка.
Я имею право не быть хорошей сейчас.
И не буду.
Буду рвать и метать. Буду ядом брызгать. Буду крушить всё вокруг.
– Машка… прости.
Всё, что он может сказать.
Прости.
Господи, мужики, да что с вами такое-то, а? Или вы не мужики? Какие-то существа непонятные, которые нормальных мужчин истребили.
Нашли себе отговорочку про полигамию, про то, что мужчине надо много женщин, что он не может всю жизнь одну.
А женщина, значит, может?
Вообще-то, в природе всё иначе! В природе самка выбирает самцов. И перебирает еще. Потому что ей нужно здоровое потомство. От больного она рожать не станет, значит, и спариваться с ним не пойдёт. И от одного родив к другому переходит, чтобы больше вариантов было генетических.
А мы, женщины, какого-то хрена слушаем их сказочки о том, что им надо больше. А сами готовы всю жизнь терпеть одного. Гада.
– Маш… я вечером приеду, надо как-то поговорить, чтобы девчонки не слышали. Не стоит им знать.
Что? Поднимаю глаза на него, разглядываю, как в первый раз. Серьёзно сейчас? Он думает, вот так просто, придёт и поговорит? Чтобы дочери не знали? А потом мы просто им скажем, что развелись?
Чёрт… он прав, конечно, вот так вот на них это вываливать нельзя. Но и скрывать я не намерена.
– Вовремя ты подумал о детях, Тихонов. Охренеть как вовремя.
– Маша, хватит. Я всё понял. Я гандон. Но жить как-то дальше надо. И развод я тебе давать не намерен.
– Интересно, кто тебя спросит, намерен ты или нет. Ладно, пока, Тихонов, иди, дотрахивай свою прошмандовку. Член только потом мирамистином побрызгай, а то, может, ты не один такой умный.
Поворачиваюсь и ухожу.
И никто меня больше не догоняет.
К счастью.
Потому что моральных сил смотреть на него, и тем более говорить уже нет.