Разводящий еще не пришел
Шрифт:
Громов достал из сейфа указания начальника политуправления округа. В глаза бросились подчеркнутые красным карандашом строки:
«Любое патриотическое начинание, равно как и любое социалистическое обязательство, должно иметь перспективу, а не замыкаться только на сегодняшнем дне. В войска поступает новая техника, каждый командир и политработник, организуя социалистическое соревнование, внедряя то или иное рационализаторское предложение, обязан все это взвешивать в интересах перевооружения армии».
Это как бы подтверждало советы генерала Захарова. Не просто борьба
«Вот о чем и следует сказать на совещании офицерского состава», — ухватился Громов, чувствуя, что наконец-то нашел то, что искал. Он решил посоветоваться с начальником штаба.
Сизова не оказалось в штабе. Дежурный доложил, что начштаба пошел в зимний тренировочный корпус.
Корпус — довольно просторное барачного типа помещение с печным отоплением, учебными макетами и двумя старенькими орудиями, приспособленными полковыми энтузиастами для тренировок и дополнительных занятий сержантов и номерных, — находился на территории артиллерийского парка. Громов открыл дверь, переступил порог и не сразу заметил Цыганка. Солдат сидел к нему спиной, перед ним на подставке-стеллаже лежали механизмы орудийного затвора.
Цыганок увидел командира полка в окно, еще когда тот приближался к корпусу, сразу вспомнил случай в бане, сапоги, хотел было спрятаться, но подходящего места не нашел, решил расположить к себе командира старанием. Все эти дни Цыганок жил ожиданием: вот-вот вызовут к командиру полка, и ему придется держать ответ. Однако не вызвали, он немного успокоился, старался, чтобы получить увольнительную, «заработать» четверку по материальной части. Сегодня он добровольно изъявил желание дополнительно проштудировать устройство орудийного замка, пожертвовав личным временем.
Цыганок чувствовал, что за спиной стоит подполковник, но не оборачивался, словно загипнотизированный, глядел на ударник и негромко, но так, чтобы слышал командир, без передышки частил:
— В случае осечки повторить спуск ударника не более двух раз и, если выстрела не произойдет, открыть затвор и заменить гильзу с боевым зарядом. Открывание и закрывание затвора должно быть полным; затвор должен надежно закрепляться в открытом положении, чтобы не препятствовать заряжанию.
А Громов все стоял. Запас того, что было зазубрено ранее, иссяк, и Цыганок начал повторяться, на этот раз безбожно путая то, что хорошо знал.
— Товарищ рядовой, чем вы занимаетесь? — окликнул Громов.
Цыганок вскочил, повернулся, делая вид, что он только теперь заметил командира, торопливо доложил:
— Товарищ подполковник, рядовой Цыганок! По распоряжению лейтенанта Узлова подтягиваю свои знания до уровня социалистического обязательства. — Черные, как спелая слива, глаза солдата вонзились в Громова, и подполковник невольно улыбнулся.
— Вы с кем соревнуетесь?
— С рядовым Волошиным, он подносчик
— Ну и как?
— Идем ухо в ухо, товарищ подполковник. По теории я его побиваю, по труду, переноске тяжестей — он. А в общих показателях — ухо в ухо. Завтра будут подводить итоги соревнования. Лейтенант Узлов опасается, что я при сборке затвора могу подкачать. Вот я и решил дополнительно...
— Соберите затвор.
Громов засек время. Цыганок, кряхтя и покусывая губы, довольно быстро собрал затвор.
— Подходяще, — похвалил Громов. — Выходит, что вы взяли обязательство не такое уж трудное?
— По силам, как же иначе, — простодушно признался Цыганок. — И нам, солдатам, покойно, и командирам хорошо...
— Это как же понять? — заинтересовался Громов. — Ну-ка, ну-ка, расскажите. Садитесь.
Цыганок, довольный тем, что командир не напоминает ему о сапогах, словоохотливо, без остановки, длинно ответил:
— Соревнуемся, чтобы было все в ажуре. Вначале прикидываешь, что по силам, а что нет. Я, к примеру, обязался на четверку изучить механизмы замка. Для меня, как замкового, самое выполнимое обязательство. Каждый день работаю с замком, слово свое сдержу. Правда, Околицын, наш взводный агитатор, уговаривает прицел изучать. А вдруг я не осилю, что потом будет, когда итоги социалистического соревнования подведут? Меня, конечно, в стенгазету сразу, на щит критики поднимут: Цыганок такой, Цыганок сякой и немазаный и к тому же — «сачок». Веселые картинки!.. Приходится, товарищ подполковник, соображать.
— И многие так соображают, как вы? — Громов сел на скамейку, предложил солдату папиросу, заметил на ногах у Цыганка новые сапоги, подумал: «Однано же ты, братец, пройдоха» .
— Как вам сказать, товарищ подполковник, — продолжал Цыганок, — много ли мало, за других непривычный отвечать. Спросите у старшины батареи, у него все по полочкам разложено, как в хорошем магазине. Я значусь где-то на средней полочке. Служить можно, сильно не ругают.
— Не скучно так? — Громов загасил папиросу, поискал, куда бросить окурок, но, не найдя урны, открыл коробок со спичками, с силой воткнул в него папиросу.
— Если правду говорить, скучновато, товарищ подполковник, редко приходится бывать в увольнении, не пускают.
— А других солдат?
— Пускают.
— Выходит, не заслуживаете?
— Подтянусь. Только опасаюсь: вычеркнет меня старшина Рыбалко, снова не окажусь в списках увольняемых. Колхозный клуб рядом, тысяча метров отсюда. Девчата крепкие на голоса, запоют — слышно в казарме. Тоска-а-а, хоть в самоволку беги или уши ватой затыкай. Иногда приходится это делать: паклей покрепче законопатишь их и ходишь по казарме, как глухарь. К тебе обращаются, а ты ноль внимания— ничего не слышишь... Я так полагаю, товарищ подполковник, в увольнение надо всех пускать: и тех, кто по показателям значится на верхней полочке, и троечников, которые отстают в учебе, черным карандашом помечены у старшины Рыбалко. Сам он ладно говорит: наши шефы, дружба с местным населением... А как я буду дружить, когда в увольнение не пускают, заочно или по телефону?.. Неувязка! Определенная неувязка.