Развратный ангел и последнее слово техники

Шеол

Это все оправдывается паршивым словом «служба». Беда в том, что оно на самом деле оправдывается. И балбес, может быть, даже и сам пострадавший. В любом случае судя по глазам второго небесного посланника, прибыл он с извинениями.

– Эй, а что там насчет вашего плана? – ангел подозрительно почесал подбородок, оборачиваясь к Нечистому духу.

– Какой план? – тут же встрепенулся Иуда. Опять он за свое. – Мы люди здоровые, мы наркотических средств не употребляем.

Сариэлевский дружок как-то шутки шутить не хотел. Он

одним выпадом прижал Нечистого к стене дома и выхватил из кармана пузырек непонятный с прозрачной жидкостью. Святая вода, стопудово.

– В чем. Ваш. План? – еще раз отчетливо и как-то очень проникновенно поинтересовался он, медленно наклоняя «смертоносный флакончик».

– Э… На самом деле, у нас не было никакого плана, – Иуда, округлив глаза, развел руками.

Меня будто алюминиевым тазом по голове стукнули. Меня, никакого отношения не имеющую к темно-светлым разборкам.

Вот теперь вообще ничего не вяжется.

Судя по ангельским синим глазам, огромным, как блюдца, у него тоже что-то не сошлось.

– Слух о нашем плане был пущен в ответ на <i>ваш</i> план. План уничтожить какой-нибудь земной мегаполис с помощью огромной пушки. Ну, знаменитая практика Содома, помните?

– Не помним, – ангел сконфужено хмыкнул, – нам два месяца от роду.

– Воно как, – Искариот изобразил одну из своих хитрых мин и незаметно вывернулся, продолжая демагогию, – вся беда в том, что, чтобы пушечку запустить, мощи восьми архангелов маловато – девятый нужен, то бишь, наш балбес. Токмо сейчас из балбеса сделают машину для убийства и… нам всем хана. Точнее, городу хана, а нам просто грустно от этого.

Мы оба слушали его в молчании, на вдохе ловя каждое слово. Грустно – не то слово. Все получилось куда хуже, чем даже было в начале. Я опустила голову, комкая растянутый рукав. Сариэль – всего лишь добрый наивным дурак, его обмануть-то ничего не стоит.

Но предаваться отчаянию – худшая из всех перспектив.

– Лучшая практика сейчас – залечь на дно, ребятки. Леське больше ничего не угрожает. Также и информации важной у нас нет. Как появится, так будем действовать, а опрометчивость в таких делах до добра еще никогда не доводила.

Что ж, значит, будем ждать.

Главное, чтобы потом поздно не было.

Я, закашлявшись, взглянула на небо.

Умудрилась-так заболеть.

Если пернатый шимпанзе не вернется, я его удушу к чертям.

========== Часть 22 ==========

Хотя нет, к чему насилие?

Я его душу продам. Вот точно.

Бефор хмуро заверил меня тогда, что души у ангелов нет. А потому, продавать мне, собственно-то и нечего. Я ему не поверила, и чуть было не показала язык в ответ, но он распахнул крылья и улетел обратно. На свои небеса, ни слова не сказал на прощание. Обиделся, может.

Нечистый дух куда-то надолго запропастился и уже давно не давал о себе знать.

От Сариэля сообщения тоже не приходили.

Из-за

туч десятый день не выходило солнце. Мне иногда казалось, что оно вообще теперь перестанет водить, хотя, вроде с наступлением осени - это нормально.

А осень наступила больная и ненормальная. Листья пожелтели и опали за два дня, оставив деревья голыми стоять. Вот тогда они действительно начали казаться тоже какими-то брошенными и забытыми. А быть брошенным и забытым – мерзкое чувство.

Началась школа, начались уроки, задания, контрольные. Я ждала честно и каждый день. А чего ждала? Чуда с небес? Ну да, чуда в перьях.

Мама сказала, что чудес не бывает. Молча, одними глазами сказала, и поставила на стол тарелку с кашей. Я кашу не любила, поэтому жутко тогда расстроилась, так что даже все из рук валилось и дела как-то не клеились.

Домашней работы была куча: сочинения всякие там, контурные карты и все прочее в подобном роде.

Карандаш сломался прямо под пальцами, да не просто грифель, а весь целиком. Пополам.

Я полезла в первый ящик стола доставать новый и наткнулась на перо ангельское.

Разревелась.

Ненормально так, зло кулаком стирая слезы: ну чего совсем расклеилась? Ну где же моя хваленая твердость и все дела? Стыдно даже.

Хотя не плачут-то как раз ангелы, а девушкам – хоть обревись.

Вот так медленно текла осень.

Придя домой из школы, я сочно шарахнула портфель от пол, и во всеуслышание объявила о своем появлении.

На улице колотун был жуткий – мне бы сразу руки под горячий водой греть, я ведь как всегда без перчаток.

Из кухни приглушенные звуки работающего телевизора доносились, я туда сразу поплелась, ожидая втык знатный получить за опоздание.

Мама сидела за столом, уставившись в экран. Она вроде и не заметила.

– Важное что? – я меланхолично кивнула на телевизор.

– Вон, посмотри, – мама только кивнула.

Важного ничего не было – были местные новости о том, что очередная группа активистов в ожидании свет-конца заперлась в погребе, заботливо снабдив себя пятью килограммами печенки и питьевой водой.

– Почему они так поступают? – мама задумчиво почесала нос. – Что-то же ими движет?

– Налоговый инспектор, господи, – я всплеснула руками. – Небось, забыли что-нибудь уплатить, и вперед! В погреб…

– А я вот тоже что-то чувствую. Что-то приближается…

– Зима, мам. Зима приближается. Сегодня снег шел, такими мелкими белыми точками, похожими на пенопласт, – я, внутренне даже немного радуясь, ушла в свою комнату и настежь распахнула окно, в которое кто-то, видимо, давно уже с настойчивой деликатностью постукивал.

Сверху на подоконник спикировало белое перо, а за ним медленно – второе, а потом сращу целых пять.

– Ох нихрена ж себе. Ты что, линяешь? – я перегнулась через подоконник и, вывернувшись, уставилась на Бефора во все глаза.