Разъяренный

Эванс Кэти

Даже когда выбиралась ночью из постели, чтобы с ним увидеться…

И бросалась к окну, чтобы его встретить…

Или вновь и вновь переживала, лёжа в своей постели, наш самый первый поцелуй…

Даже после того, как он спас меня от школьных хулиганов. Даже после того, как я держала его за руку около здания суда пока шло заседание. Или в ту ночь, когда я встретила его в доках, где, прежде чем мы успели поздороваться, прежде чем было произнесено хоть одно слово, он оттолкнулся от колонны, к которой прислонялся, я ускорила шаг и, до того, как это осознала, оказалась в его объятиях, а он в моих, наши губы сомкнулись и

слились в горячем и нетерпеливом поцелуе, дыхание сбилось с ритма, наши руки хаотично двигались. «Ты пришла», — бормотал он, обхватив ладонями моё лицо и целуя висок, подбородок, щёку, нос.

«Всегда», — прошептала я в ответ, наслаждаясь прикосновениями его больших ладоней к своему лицу и представляя, что со временем они станут ещё больше.

Я любила его тогда, как сумасшедшая. Но тот уровень безумия — ничто по сравнению с тем, что происходит сейчас!

Мелани мной бы гордилась. Чёрт, Брук тоже гордилась бы мной. Даже Магнолия гордилась бы.

В ожидании расхаживаю по гостиничному номеру, затем подхожу к зеркалу, чтобы проверить внешний вид. Блядь. Я, наверное, выгляжу глупо? Надеваю серёжки, туфли на шпильке вместо сапог и крашу ногти розовым лаком, заменив тёмно-фиолетовый цвет, которым обычно пользуюсь. Меняю кожаную куртку на белую шёлковую блузку. Боже, это так очевидно, что мне хочется ему угодить. Потому что мне нравится, когда он называет меня «Пинк». Я хочу выглядеть женственной и нежной, но…

Ладно, хорошо. Пусть будет очевидно, что я его хочу. Он назвал меня своей королевой вампиров… и я хочу, чтобы он был моим королём. Чтобы он вырвал кусок прямо из моего сердца, выпустил из меня кровь и отнёс в свою опочивальню. Логово. Куда ему, на хрен, захочется!

Меряю шагами комнату, растирая обнажённые руки и вдруг слышу щелчок! двери. Я разворачиваюсь, чувствуя себя какой-то глупой девицей восемнадцатого века, готовой вот-вот упасть в обморок.

Потому что он здесь, в моём гостиничном номере, такой сексуальный, что я готова потерять голову.

Моя рок-звезда.

Меня захлёстывает волна эмоций, когда он закрывает дверь и просто стоит там, глядя на меня своими жадными серебристыми глазами, которые хотят поглотить меня всю, от макушки до кончиков пальцев. По его груди стекают струйки пота. На нём белые джинсы с серебристым поясом — он выглядит как настоящая рок-звезда. Запястья Маккенны в широких браслетах, на большом пальце поблёскивает на свету серебряное кольцо. Тело изнутри пронзает резкий толчок, стоит только представить, как его серебряное кольцо задевает мою кожу. Подбородок, губы, соски, моё лоно. Боже, да — зачем останавливаться на губах, когда я чувствую, как оно восхитительным образом касается меня повсюду?

— Ты пришла. — От грубоватого тона кожа покрывается мурашками.

Маккенна делает шаг ко мне, но я поднимаю руку, чтобы остановить его, и выпаливаю:

— Кенна, у нас не может быть будущего, если ты не… если ты не узнаешь, кто я такая на самом деле. И что я сделала. Когда ты от меня ушёл.

Он тихо смеётся и проводит рукой по своему изумительному короткому ёжику на голове, сводя меня этим с ума.

— Я тоже совершил ошибку, Пандора, — говорит Маккенна, разводя руки в стороны. Его глаза сверкают сожалением, он смотрит на меня так, словно я какое-то видение, в которое с трудом может поверить. —

Всё в порядке, детка мы были молоды, но теперь мы умнее. И больше не причиним друг другу боли. Тогда у меня не было будущего, мне нечего было тебе предложить, и что бы ты ни говорила, я всё равно не должен был уходить…

— Ты! Ты должен был предложить мне себя, Кенна.

Он смотрит, как я протягиваю руку, чтобы показать ему кольцо, которое он мне подарил. Я с гордостью ношу его на пальце. И разве я не хотела бы так же гордиться своими словами?

— Я знаю, что сделала моя мать, — с болью шепчу я. — Не знала тогда, но знаю сейчас.

Он смотрит ещё пристальнее, хмуро сдвинув брови.

— Маккенна, — мой голос становится хриплым и мрачным, — всё, что, ты, по-твоему, знаешь обо мне, всё, что ты, возможно, чувствуешь, — всё это прямо сейчас может исчезнуть.

Я замолкаю, чтобы перевести дыхание из-за вспышки охватившего меня дикого горя, а он глухо шепчет:

— То, что я чувствую, никуда не денется. И не изменится. Это не имеет конца. Это…

— Кенна, я дрянь. Я отстой…

— Ого, детка, — останавливает он меня недоверчивым смехом. — Называй меня как хочешь, но будь я проклят, если позволю тебе сидеть здесь и оскорблять так мою девушку…

— Я была беременна, Кенна.

Эти слова обрушиваются на него, как бомба.

Какое-то мгновение я не могу продолжать, меня охватывает тревога. Мгновение я наблюдаю — насколько он неподвижен и молчалив.

— Когда ты меня бросил, я была беременна, — заставляю себя закончить.

Шок не позволяет ему пошевелиться, а меня в это время тихо раскалывает боль. Это мой ящик. Ящик несчастий, который Пандора никогда не должна открывать. Всё плохое, всё без остатка вырывается из моей души, чтобы единственный человек, которого я хочу любить и хочу, чтобы он меня принял, узнал об этом.

— Что, чёрт возьми, ты несёшь, Пандора? — отстранённо звучит его голос. Это стопроцентное неверие.

Ох, это выражение его красивого лица. Я буду помнить его каждый день до самой своей смерти. То, как изменился цвет его глаз с ярко-серебристого до потрясённо-серого. Как застыли в неверии линии его совершенных черт.

И мне требуется вся моя храбрость до последней капли, чтобы выдохнуть остальное:

— У нас есть маленькая девочка.

Он продолжает стоять в шаге от меня, его грудная клетка не шелохнётся, он даже не дышит.

— Она немного моложе Магнолии. Это было закрытое усыновление. — Я едва могу смотреть на него, мне тяжело видеть его нахмуренные брови, побелевшие губы, сжатые челюсти. — Я её бросила, Кенна, — выдыхаю я, и это самые трудные четыре слова, которые мне когда-либо приходилось произносить в своей жизни.

Он не дышит. Не двигается. Совсем. Я обнимаю себя, просто чтобы тело не развалилось на части.

— Меня убивает, что я ничего не знаю… — продолжаю я жалким шёпотом. — Я не знаю, твои у неё глаза или мои. Я не знаю, счастлива ли она. Любят её… или нет. Но что я знаю точно, так это то, что ты был нужен мне рядом. Мне было необходимо, чтобы ты забрал нас и увёз. Я не хотела быть слабой и отказываться от неё, но я не могла её оставить. Мама сказала, что я не справлюсь. И я была напугана и чувствовала себя преданной, и поэтому отказалась от неё… потому что думала, что ты отказался от меня.