Разъяренный
Шрифт:
Как это уже было однажды.
20
ЯЩИК ПАНДОРЫ
Пандора
Обычно на этом этапе путешествия — когда я сижу на жёстком пластиковом стуле у выхода, ожидая сигнала о посадке на рейс, — у меня потеют ладони, бешено колотится сердце, а желудок скручивает так, словно меня вот-вот стошнит. Но на этот раз моё внимание сосредоточено на другом, мои глаза полностью сосредоточены на маленьком бриллианте…
Я не могу перестать разглядывать маленький
Как и я люблю свою мать.
Мою маму…
Продолжаю думать о ней, вцепившись в подлокотник и крепко держась за него, во время взлёта самолёта.
Даже с клоназепамом адреналин разливается по телу так быстро, что я не могу заснуть. Таблетка позволяет мне ненадолго расслабиться, но на этом — всё. Я слишком взвинчена, мой мозг слишком напряжён, сердце слишком занято… всякой хренью.
У моей матери были идеальные условия для счастливого брака, пока мы не поняли… что это не так. Она хотела для меня самого лучшего. Она была со мной двадцать второго января.
Когда начались схватки.
Когда у меня отошли воды.
Когда я рожала.
И… когда у меня забрали ребёнка оттуда, где я лежала на родильном ложе, и где я больше не была одна.
Неважно, как бы сильно страдала мама при мысли, что я забеременею, но она не смогла бы вынести, если бы я сделала аборт. Она… гуманный человек. Но если она станет держать меня подальше от Маккенны…
— О, это обручальное кольцо? — спрашивает женщина в соседнем кресле. Она выглядит ровесницей моей матери, за исключением того, что она гораздо сердечнее и разговорчивее.
Я улыбаюсь ей и, прежде чем даже осознаю, что делаю, протягиваю руку, как какая-нибудь идиотка, готовая идти к алтарю.
— Это… кольцо-обещание.
О боже, зачем я его взяла? Он не понимал, что делал, когда снова отдал его мне. Он больше не знает, кто я, кем стала после него. Что у нас родилась девочка. Что у нас могла бы быть семья. И всё же я так зациклилась на нём, что снова надела кольцо и с тех пор кручу его на пальце. Рассматриваю, подношу к губам, закрываю глаза и целую, потому что скучала по нему так же, как скучала по Маккенне. По его глазам, его улыбке… по тому, как мы были счастливы.
— Ах, кольцо-обещание, — говорит женщина, вздыхая, когда я возвращаю руку на колени. — Любовь — чудесная вещь, — продолжает она, слегка сжимая мою руку и загадочно улыбаясь.
Я улыбаюсь ей в ответ и больше ничего не говорю. Боже, я просто жутко потрясена. Потрясена, взволнована, полна надежд и напугана так же, как Магнолия, боящаяся монстров в своём шкафу. А я боюсь монстров в своём теле! Мне действительно трудно смириться с этой новой, удивительно пугающей ситуацией, в которой у нас с Маккенной может быть появится ещё одна попытка. Ещё один шанс. Боже, даже слова «у нас» звучат странно! Он ушёл, заставив меня страдать, но теперь он хочет, чтобы я вернулась. И хотя я веду себя так, будто никогда не вернусь — и сомневаюсь, смогу ли когда-нибудь по-настоящему к нему вернуться, — разве в действительности он меня когда-нибудь
Как можно перестать принадлежать кому-то, кто опустошил тебя так, как сделал это он?
Как может твоя первая и единственная любовь пронестись сквозь тебя подобно торнадо и не оставить даже следа?
И теперь нелепо ведёт себя моё тело. Моё сердце, мои лёгкие — даже мой мозг. Чувствую себя так же, как тогда, когда мне было семнадцать и я была готова сбежать с ним. Когда вспоминаю горячий поцелуй, которым он одарил меня всего несколько часов назад, перед тем как я села в самолёт, внутри всё переворачивается.
— Увидимся в Нью-Йорке? — спросил он, снова целуя меня, как будто не мог удержаться.
Я сказала «да», но было ли это правдой?
Или я солгала?
Ты чёртова лгунья, Пандора. Если ты не расскажешь, что ты сделала, что произошло после того, как он ушёл, у тебя не может быть будущего. Ты должна ему всё рассказать. Ты обвиняла Кенну… но теперь-то ты видишь, что это была не его вина… это всё ты…
Боже, я бы хотела, чтобы наши ошибки никогда не увидели белого света. И, подобно маленьким монстрам, всегда оставались в шкафу. Но если я выпущу из шкафа своего монстра, он будет преследовать не только меня, он будет преследовать нас.
? ? ?
ПРИЛЕТЕВ В СИЭТЛ, я ловлю такси и направляюсь домой, мозг медленно перебирает варианты, так как клоназепам притупляет сознание. Передо мной открывается возможность начать всё сначала. Второй шанс. Почему бы и нет? Любой, у кого есть хоть капля любви к себе, любой, кто любил Маккенну хотя бы на треть так, как его люблю я, дал бы себе шанс.
«Почему нет?» — кричит какая-то часть меня.
Я знаю, почему нет, но не хочу этого слышать. На самом деле, я почти готова снова собрать вещи на целый чёртов год. Мне почти удалось убедить себя, что мы можем продолжить с того места, на котором остановились, — с того времени, когда я была готова отправиться вместе с ним навстречу закату. Я представляю, когда Кенна увидит, что я вернулась, его глаза засияют, как луна, на которую воет его внутренний волк. Я практически ощущаю вкус отчаяния, когда крепко его поцелую. Потому что именно такой поцелуй я собираюсь ему подарить, когда снова увижу. Такой, который заставляет мужчину перестать задавать вопросы и не думать ни о чём, кроме женщины в его объятиях — к счастью, этой женщиной являюсь я, — и мы сможем продолжить с того места, на котором остановились. Он и я. Влюблённые заново.
Я уже взволнована, позволив мечтательнице во мне быть ослеплённой кольцом-обещанием на моём пальце.
Она в своём кабинете с приоткрытой дверью, сидит за огромным письменным столом, который, кажется, сделан только для того, чтобы поддерживать вечную стену между ней и миром.
— Пандора, — говорит мама и слегка улыбается. Никаких эмоций. Её голос даже не дрожит.
Неужели я также говорю?
Я вздрагиваю от этой мысли и обнимаю себя, и в этот самый момент её глаза — такие же тёмные, как у меня, — скользят по кольцу на пальце. Выражение её лица переполняется страхом, которого я никогда раньше не видела, и впервые за целую вечность я слышу надлом в её голосе.