Разыскания истины
Шрифт:
Чтобы видеть вещи такими, каковы они сами в себе, нужно прилежание, потому что в этой жизни мы имеем общение с Богом лишь путем труда и усилия. Но чтобы видеть вещи в нас, не нужно никакого прилежания с нашей стороны, потому что мы чувствуем то, что нас затрагивает даже против воли. Мы не находим от природы пленительного удовольствия в том общении, какое имеем с Богом, чистые идеи вещей нас не затрагивают вовсе. Так что наша
364
наклонность к удовольствию не заставляет нас прилежать и не соединяет с Богом; обратно, она отвращает нас от Него и удаляет непрестанно, ибо эта наклонность постоянно заставляет нас рассматривать вещи по их чувственным идеям по той причине, что эти ложные и смутные идеи нас затрагивают. Итак, любовь к удовольствию и действительное наслаждение удовольствием, которое пробуждает и укрепляет любовь к нему, нас непрестанно удаляет от истины, чтобы
Следовательно, люди, желающие приблизиться к истине, чтобы просветиться ее светом, должны начать с отрешения от удовольствия. Они тщательно должны избегать всего, что затрагивает и приятно занимает дух, ибо чувства и страсти должны умолкнуть, если вы хотите внимать словам истины; удаление от мира и презрение всего чувственного необходимо как для совершенства разума, так и для обращения сердца.
Когда наши удовольствия сильны, когда наши чувства живы, мы неспособны к самым простым истинам, и мы не бываем даже согласны с общими понятиями, если они не заключают в себе нечто чувственное. Когда наши удовольствия или другие наши чувства умеренны, мы можем познать некоторые простые и легкие истины;
но если бы мы могли совершенно избавиться от удовольствий и чувств, мы были бы способны легко открыть самые отвлеченные и труднейшие истины; ибо по мере того как ее ясной и отчетливой идее, что не сущее не имеет свойств; что вещь не может обратиться в ничто без чуда; что никакое тело не может двигаться своими собственными силами; что тело, находящееся в движении, не может сообщить телам, встречающимся на пути, больше движения, чем имеет само и т. п. Они никогда не рассматривали эти аксиомы настолько пристально и отчетливо, чтобы ясно увидать истину их, зато они иногда производили опыты, которые их не правильно убедили в том, что некоторые из этих аксиом не истинны. Они видели, что в известных случаях сталкивающиеся тела после толчка двигались с большею скоростью, чем до толчка, а в других случаях — с меньшею. Они часто видели, как простое прикосновение какого-нибудь видимого тела внезапно вызывало сильные движения. И это чувственное созерцание некоторых опытов, причин которых они не понимали, заставило их заключить, что природные силы могут и увеличиваться, и уничтожаться. Не должны ли они были принять во внимание, что при встрече движущихся тел движения могут передаваться от видимых тел невидимым или, в других случаях, от тел невидимых видимым? Когда тело висит на веревке, то не ножницы, которыми перерезают веревку, сообщают движение этому телу, а невидимая материя. Когда в кучу пороха бросают уголь, то не движение этого угля, а невидимая материя разъединяет все частицы этого пороха и сообщает им движение, которое может разрушить дом. Тысячью неизвестных способов невидимая материя сообщает свое движение телам грубым и видимым. По крайней мере,
365
не очевидно ли, что это возможно, как очевидно, что движущая сила тел не может естественно ни увеличиться, ни уменьшиться.
Точно так же люди видят, что дерево, брошенное в огонь, перестает быть тем, что оно есть, и все чувственные свойства, которые они замечают в нем, исчезают; и отсюда, воображают они, они имеют право заключить, что возможно, чтобы вещь возвращалась в небытие, из которого вышла. Они перестают видеть дерево и видят только немного золы, остающейся от него; и отсюда они заключают, что большая часть дерева перестала существовать, как будто дерево не могло обратиться в частицы, которых они не могут видеть. По крайней мере, не также ли очевидно, что это невозможно, как очевидно, что сила, дающая всему бытие, не подвержена изменению, и обыкновенными силами природы сущее не может обратиться в ничто, точно так же, как то, что не существует, не может начать существовать. Но большинство людей не знают, что значит углубиться в самих себя, чтобы внимать голосу истины, согласно которому они должны судить обо всем. Их глаза управляют всеми их решениями. Они судят сообразно тому, что чувствуют, а не тому, что мыслят, ибо они чувствуют с удовольствием, а мыслят с трудом.
Спросите всех, сколько только есть людей в мире, можно ли утверждать, не опасаясь ошибиться, что целое больше части, и я убежден, что не найдется ни одного, который сразу не ответил бы так, как следует. Спросите их затем, можно ли также, не рискуя ошибиться, утверждать о вещи то, что мы ясно мыслим содержащимся в идее, представляющей ее, и вы увидите, что немногие лишь согласятся с этим без колебания, некоторые же будут отрицать это, а большинство не будет знать, что отвечать. Между тем эта метафизическая аксиома: можно утверждать о вещи то, что ясно мыслится содержащимся в идее, представляющей ее, или, вернее,
Так как в этой аксиоме нет ничего, что останавливало бы и, естественно, занимало бы разум, то надо желать рассматривать ее и даже желать с некоторым постоянством и твердостью, чтобы познать истину ее с очевидностью; нужно, чтобы сила воли заменила чувственную прелесть. Но люди не желают мыслить о предметах, не тешащих их чувства; или, если это и приходит им на ум, то они не прилагают никаких усилий к тому.
366
Ибо — мы продолжаем тот же самый пример — они считают очевидным, что целое больше своей части, что мраморная гора возможна и не возможна гора без долины, но не считают столь же очевидным, что есть Бог. Между тем можно сказать, что очевидность во всех этих положениях одинакова, потому что они все одинаково далеки от первого принципа.
. Вот первый принцип. Должно приписывать вещи то, что ясно мыслится содержащимся в идее, представляющей ее; мы ясно мыслим, что в нашей идее о целом больше величины, чем в той идее, какую мы имеем о его части; что возможность бытия содержится в идее о мраморной горе; невозможность бытия — в идее горы без долины, и необходимое бытие — в нашей идее о Боге, я хочу сказать, о бесконечно совершенном существе. Следовательно, целое больше своей части; следовательно, мраморная гора может существовать; следовательно, гора без долины — невозможно; следовательно, Бог, или бесконечно совершенное существо, необходимо существует. Очевидно, эти заключения одинаково удалены от первого принципа всех наук; они, следовательно, равно очевидны сами по себе. Итак, то, что Бог существует, столь же очевидно, как то, что целое больше своей части. Но так как идеи бесконечного, идеи совершенства, идеи необходимого бытия не чувственные идеи, как идеи целого и части, то люди воображают, что они не могут мыслить того, чего не чувствуют; и хотя эти заключения равно очевидны, они, однако, неодинаково приняты.
Есть люди, которые стараются убедить, что они не имеют идеи о бесконечно совершенном существе. Но я не знаю, как они решаются отвечать положительно на вопросы, четырехугольно или кругло бесконечно совершенное существо или нечто подобное, ибо они должны были бы сказать, что ничего о том не знают, если верно, что они не имеют о нем ни малейшей идеи.
Другие же соглашаются, что рассуждения, что Бог не есть невозможное существо, правильны, так как мы видим, что идея Бога не содержит противоречия или невозможности бытия; но они не хотят, чтобы мы заключали о необходимости бытия Бога из того, что мы мыслим необходимое бытие в идее, какую имеем о Нем.
Наконец, другие уверяют, что доказательство бытия Божия, которое принадлежит г-ну Декарту, чистый софизм, и может быть выведено только при предположении, истинности существования Бога — следовательно, не доказательно. Вот доказательство: должно приписывать вещи то, что ясно мыслится содержащимся в идее, представляющей ее. Это общий принцип всех наук. Необходимость бытия содержится в идее, представляющей бесконечно совершенное существо. С этим они согласны. А следовательно, должно сказать, что бесконечно совершенное существо существует. «Да», — говорят они, предположив уже ранее, что оно существует.
Но приведем возражение, подобное этому аргументу, чтобы читатель судил об основательности их ответа. Вот подобный аргумент.
367
Должно приписывать вещи то, что ясно мыслится содержащимся в идее, представляющей ее, — это принцип. Мы ясно мыслим четыре угла содержащимися в идее, представляющей четырехугольник, или же мы ясно мыслим, что возможность бытия содержится в идее мраморной башни; следовательно, четырехугольник имеет четыре угла; следовательно, мраморная башня возможна. Я говорю, что эти заключения верны, если раньше уже допустить, что четырехугольник имеет четыре угла, а мраморная башня возможна; подобно тому как они отвечают, что Бог существует, если уже раньше допустить, что он существует, — словом, что заключения, выведенные из этих доказательств, истинны, если уже раньше допустить, что они истинны.