Разыскивается невиновный
Шрифт:
Твой друг Сапар Сапаркулиев».
Херсонская обл., Голопристанский район, с. Дубривка,
Шамаре К. Н.
«Дорогие мои мамо, Оксаночка и дед Павло! Привет вам и поклон из жарких Каракумов. Вот уже третий год не видимся мы с вами, но это ничего — зато приеду не голотой и заживем не хуже людей. Мне уже второй раз предлагали перейти начальником метеостанции в горном районе Карры-Кала, говорят, замечательно красивое место. Но я отказался, потому что у меня здесь, кроме радиста, еще полставки актинометриста, да и коэффициент здесь 1,7, а там будет 1,2. То
Мамо, давно хотел, но не решался все сказать, да уж дадно. Живу я на станции с одной молодой туркменочкой, зовут Айна, что по-нашему означает зеркало. Красивая она, заботливая и меня любит. Со средним образованием, работает у нас радисткой. Мне с ней неплохо, она хорошая, и мне нравится и по характеру, и с лица. Не знаю, как у нас с ней будет дальше. Говорят, туркменки не могут жить в чужих краях, они к своему солнцу привыкшие, к жаре. Вот я и думаю, что она, значит, будет мучиться у нас на Украине. А я здесь тоже не останусь, это само собой. Вот и выходит, что у нас с Айной разные судьбы. Так что вы, мамо, успокойтесь и соседкам не рассказывайте, а то потом такая слава пойдет обо мне, что жениться будет трудно. Бабы у нас языкастые, все переврут, переталдычат.
Ну, вот так я и живу. Как здоровье ваше, мамо? А как у деда Павла? Как закончила восьмилетку Оксана, много ли троек? Будет дальше в школе учиться или как? Напишите все о своей жизни. Крепко вас целую и обнимаю. Привет всему нашему селу.
Ваш Володька».
Туркменская-ССР, Ашхабад, Гидрометслужба,
метеостанция Бабали, начальнику станции
Михальникову В. П. (лично).
«Здравствуй, здравствуй, старый, затерявшийся друг! Слава богу и советскому телевидению, нашел-таки я тебя. Однако же далеко ты забрался, «в сердце Каракумов», вот ведь как о твоем местожительстве замечательно сказано! Больше трех десятков лет прошло, подумать только, а ведь я узнал тебя сразу. Не совсем отшибли у меня помять, дорогой друг, не совсем. Есть у меня и для тебя важные новости. Как ответишь на это письмо, сообщу. О своей судьбе тоже, расскажу после. Скажу одно: шибко болею.
Ну, да ладно, пока.
Напиши, слышишь?!
Григорий Князев».
Письма, полученные В. Шамарой, С. Сапаркулиевым и Ю. Огурчинским, интереса для следствия не представляли.
11
ЮРИЙ ОГУРЧИНСКИЙ
(Из дневника)
Вернувшись на метеостанцию с аэродрома, я намеревался заглянуть к Айне, чтобы оставить сумку с «горючим», каракумской валютой Шамары. Однако окно в домике было завешено одеялом, а дверь заперта изнутри на крючок. Стучать я постеснялся: вряд ли Айна
Я отнес сумку в свою конуру и улегся на кровать. Посмотрел на часы: следующий сеанс нескоро, было только пятнадцать сорок. За окном протяжно крикнул Сапар: «Юрик, помидор-мамидор кушать хочешь?». Я с удовольствием съел бы помидор, но за стеной было такое пекло, что заставить себя высунуться снова на солнце было свыше моих сил. Да и помидор небось горячий.
Я попытался уснуть, но не вышло. Попробовал усилием воли заставить сердце биться то быстрее, то реже. Послушал, как Сапар по-афгански пересчитывает дыни, как он сбивается, переходит на русский, потом снова на афгани. Короче говоря, я всячески старался оттянуть момент, когда придется-таки взяться за мамашины письма. Наконец я распечатал сразу все три, сложил книжечкой и стал читать подряд. В них было все то же — упреки, просьбы вернуться, новости, касающиеся людей, которыми я не интересовался и тогда, когда они были не за пять тысяч километров, а рядом. С трудом я их дочитал и сунул в тумбочку. Настроение, естественно, не улучшилось. Особенно неприятной была угроза приехать в Бабали, если я толком не отвечу и на эти письма. Размышляя, что мне предпринять, чтобы не допустить маменькиного вояжа, я уснул.
Очнулся я от голоса Сапара: «Вставай, Юрик, с душем будем мыться, эй!» — орал он, просунув голову в комнату. И снова: «Эй, вставай, с душем будем...». — «Пошел к черту», — отозвался я, но сонливость уже сползла. Я открыл глаза и сел. Сапар засмеялся, дверь захлопнулась, но я успел заметить, что сумерки уже сгустились. Проспал я, выходит, никак не меньше трех часов.
Сапар — работник неугомонный и неутомимый, заниматься хозяйственными делами для него одно удовольствие. Оказывается, он успел наносить воды, и сейчас из деревянной клетушки под баком доносились всплески и сладострастные всхлипывания Вадима Петровича — душ, видать, был прохладным, колодезная вода не успела прогреться.
Вечер — лучшая пора каракумских суток, и хорош он хотя бы тем, что приходит конец жаре. В пустыне он наступает сразу. Еще светло, еще не сошел зной, и небо еще не утратило свою белесоватость — разве что чуть-чуть загустело синевой. И вдруг замечаешь первую звезду, нахально вылезшую при живом свете. А пока проверяешь, первая ли она, оплывшее от собственного жара красное солнце коснется заунгузских барханов, и звезд на небе уже десятки, а когда произошел переход от дня к вечеру — непонятно. Затарахтел пущенный начальником движок, в домике Айны засветилось окно, великанская тень запрыгала по двору, тычась головой во тьму. Это Сапар захлопотал насчет еды. В двадцать один ноль-ноль вечерняя радиосвязь с метеоцентром, после нее — ужин. Так всегда.
Я все-таки успел до наступления темноты снять показания с приборов. Заглянул на радиостанцию, убедился, что Айна еще не заступила на дежурство, оставил бумажку с цифрами и потащился в душ.
Примерно в четверть десятого Сапар брякнул железкой по казану, возвестив об ужине. Сегодня он расстарался: накрошил в большую миску репчатого лука, помидоров и огурцов, полил их щедро хлопковым маслом — получился шикарный салат. Кроме того, наварил картошки и открыл две банки частика в томате. Слава аллаху, хоть один ужин обойдется без тушенки и крупы!
Под глухой стук движка, при желтоватом свете облепленной насекомыми стосвечевки мы молча и как-то уж очень сосредоточенно ели картошку и салат, не реагируя на удары палкой, которой Сапар то и дело сшибал маленьких, величиной с таракана, фаланг, выползавших из тьмы на освещенные стены. Я уже привык не бояться их. Наш стол на большом куске войлока от старой юрты, и мы были гарантированы от того, что за едой наступим на какого-нибудь гада. Кошка и войлок ворсинками их отпугивают.
Чай мы пили так же молча, как и ужинали. Первым встал Сапар, за ним, недопив пиалу, поднялась с лавки Айна и сразу же принялась собирать грязную посуду. Ей, видно, хотелось поскорее уйти из столовой. Неловко взяв все четыре жестяные тарелки в руку, она не удержала одну.