Реальная жизнь
Шрифт:
Я принялась разбирать кучу одежды на полу.
Как вошла Лори, я не слышала, но, когда обернулась, она сидела на моей кровати. Губы у нее шевелились. Я сняла наушники.
– …Собралась замуж за этого своего постного толстячка, – говорила она. – Нашла что праздновать!
– Прости, – сказала я. – Ты о ком?
– Да не суть. Об Аманде. Мы с ней дружили в школе. Знаешь, эти девчонки, которые говорят: ой, ты так хорошо на меня влияешь, все кругом такие бескультурные! Как будто культура – это овощ такой. Съешь суточную норму – и можешь дальше обжираться всякой дрянью.
– Ну,
– А ты как будто нет! В общем, она помолвлена. И сегодня вечером объявила об этом нам. И тут все как начали вспоминать свадьбы, на которых бывали, да рассуждать, что из подсмотренного у других людей они бы и сами не прочь использовать, а что – полная чушь. Короче, я весь вечер провела в разговорах о цветочном оформлении чужих бракосочетаний. Какой же все-таки жалкий народец женщины, а? Ничего удивительного, что всем в мире по-прежнему заправляют мужчины! Они этого достойны.
Я добралась до основания кучи. Одежда, лежавшая внизу, вся была в липкой кошачьей шерсти. Я закинула вещи в мешок с грязным бельем и села на кровать.
– По-моему, – проговорила я, – тебе пора смириться с тем, что женщины имеют право сделать выбор в пользу патриархального уклада. Почему бы не рассматривать это как акт феминизма – свобода соучаствовать в собственном угнетении.
– Куда катится мир, – вздохнула Лори.
Она взяла с моей кровати блок стикеров. Переслушивая занятия, я иногда писала на бумажках сказанные Анджелой фразы, а потом клеила их на зеркало. «Певец не должен угождать публике, – было записано у меня. – Истина идет изнутри».
– Что за чушь? – скривилась Лори. – Там, кстати, миссис П. брызжет слюной.
– Что такое?
– Кот закрылся в гостиной. Загадил весь диван.
– Да неужели? – сказала я. – Удивительно! Ума не приложу, как это произошло.
Лори усмехнулась:
– Когда ты плохая девочка, я тебя особенно люблю.
– Достаточно сильно, чтобы одолжить мне денег?
– Сколько?
– Да прилично. Как минимум пару сотен.
– Одолжила бы, если б они у меня были, – сказала она. – Однако увы.
– Но ведь ты мне должна! Ты у меня занимала в прошлом месяце.
– Это твой хахаль воспитывает в тебе капиталиста? – ласково поинтересовалась она. – Может, еще и проценты брать начнешь?
Я заткнулась.
Лори подошла к зеркалу, наклонилась к нему поближе и принялась выдергивать седые волосы надо лбом. Они приводили ее в неописуемое отчаяние, хотя я их даже разглядеть не могла, когда она пыталась мне их показывать.
– А зачем тебе деньги? – спросила она.
Я рассказала о прослушивании.
– Я даже попросила миссис П. отсрочить арендную плату за этот месяц, – сказала я.
– Серьезно? Не сомневаюсь, что успешно. А почему ты хахаля своего не попросишь? Это же так легко! Он за один вечер запросто спустит двести фунтов на стриптизершу – так почему бы не потратить их на тебя?
– Ты можешь перестать его так называть? – попросила я. – Ты с ним даже как следует не говорила ни разу!
– Я думала, мы обе считаем, что он тот еще придурок, разве нет?
Я совершила классическую ошибку: слишком откровенничала с Лори в самом начале, – а теперь не могла удалить из ее памяти
– Как сказать, – пробормотала я. – Уже не совсем.
– Ты же знаешь, что необязательно влюбляться в него только потому, что вы трахаетесь? – уточнила она. – Слава богу, секс – лишь часть быта, в чем бы нас ни убеждали романтические комедии.
– Так Оскар говорит? – поинтересовалась я с деланой невинностью.
Оскар был новым парнем Лори, хотя мне его так называть не разрешалось. Они оба спали с другими людьми, или по крайней мере он спал, потому что, по его словам, не хотел быть «одним из этих». Из тех мужчин, которые предъявляют права на женщину. Он считал, что все должны иметь возможность заниматься сексом, когда хотят и с кем хотят, а пока общество не научится жить по этому принципу, мы так и останемся рабами патриархального уклада. Будем и дальше пытаться контролировать женщин и их желания – ничуть не лучше тех мужчин, которые в былые времена запирали своих сексуально озабоченных жен и дочерей в приютах для душевнобольных и объявляли их истеричками. Или что-то в таком духе. Лори объяснила мне все это, когда они только начали встречаться, и, когда я выразила сомнение, заявила, что я слишком старомодна и у меня рабское сознание. Вероятно, тут она права.
– Оскар – настоящий революционер, – говорила Лори. – У него многому можно научиться. Он ниспровергает систему.
– И поэтому живет в квартире, которую ему купили родители?
Лори фыркнула.
– Квартира, между прочим, обалденная, – сказала она.
– Короче, я и не думала влюбляться в Макса.
– Но он тебе нравится, так ведь? – спросила она с таким выражением, словно, если тебе кто-то нравится, это особая форма полового извращения.
– Да. Нравится.
– И чем же?
Я попыталась подобрать правильные слова. К примеру: мне с ним тепло, когда он смотрит на меня; я словно в свете софита, и все, что я говорю, он слышит, слушает, считает важным. Или так: он хладнокровен и невозмутим; когда я с ним, мне спокойно, я чувствую, что нахожусь на своем месте, и надо просто с него никуда не сходить, и тогда все будет хорошо. Скажи я так, ни то ни другое не будет соответствовать истине – то есть будет, но не совсем. Я не могла составить о нем какое-то цельное представление. Края все время размывались. Я понимала только, какое чувство он мне внушает, – словно раньше моя жизнь была низенькой и узенькой, а я об этом и не догадывалась. Словно я бродила кругами по комнате с голыми стенами и думала, что за ее пределами ничего нет, а он открыл дверь и выпустил меня в мир, а там, снаружи…
– Он хороший, – сказала я.
– Хороший? – переспросила она. – Знаешь, в чем твоя проблема? Ты слишком много беспокоишься о том, что другие думают о тебе, поэтому тебе некогда разобраться, что о них думаешь ты сама.
Тогда я спросила, не приходило ли ей в голову, что так переживать из-за своего возраста недостойно феминистки, и она велела мне заткнуться.
Мама оставила голосовое сообщение, пока я была на занятиях. Сказала, что денег они мне дать не смогут. Слишком большая сумма.