Реальная жизнь
Шрифт:
– Кто сказал?
В ту ночь он во сне повернулся ко мне, и меня вдруг посетила одна мысль. Мысль была стыдная, и я никогда бы не поделилась ею с Лори. Да и с любой другой женщиной тоже. Ведь так оно и есть, думала я, так оно и есть: ничего другого мне не нужно. С чего я, собственно, взяла, что это не так? Почему решила, что желаю чего-то экстраординарного, что заслуживаю какой-то исключительной судьбы, если мне достаточно для счастья таких обыденных, таких банальных вещей? Всего-то, всего-то и надо – чтобы во сне он непроизвольно тянулся ко мне. И чтобы его рука в темноте тяжело лежала на моей спине.
Глава
После занятий по немецкому мы с однокурсниками зашли в кафетерий. Глянув в телефон, я увидела оповещение о новом письме.
Тема: «Заявка на Мартиньяргский фестиваль».
Я даже открывать не стала. И так понятно, что там написано: не совсем то, что мы ищем. Ждем вас в следующем году. Осенний семестр – это сезон прослушиваний, когда на летние фестивали ищут исполнителей в хор и на маленькие партии, а в молодежные программы начинается набор на следующий год. Кругом царила истерия: все куда-то подавались. Вот уже несколько недель только и разговоров было, кого куда позвали, кто в каком жюри сидел, сколько дополнительных репетиций пришлось взять и в какую сумму обошлась фотосъемка для портфолио.
Пока что все мои заявки отклоняли сразу, без прослушивания.
– Как же мне себя показать, если меня не хотят даже слушать? – жаловалась я Анджеле.
– Ну, к следующему году у тебя в резюме уже будут партии посерьезнее, – отвечала она. – Будет опыт работы с режиссерами, о которых они слышали. Наберись терпения, Анна. И ради бога, сделай себе нормальное портфолио.
Я ответила: конечно, обязательно, – но понимала, что позволить себе этого не смогу. Не побывав еще ни на одном прослушивании, денег я на них потратила уже уйму. Многие компании брали плату просто за обработку заявки. Я не могла податься всюду, куда хотела, и поэтому каждое «нет, спасибо», приходящее на почту, означало не просто отказ, но и упущенную возможность где-то в другом месте.
Я положила телефон экраном вниз.
Натали и Роза обсуждали прослушивания в хор на Лондонский фестиваль, а Фрэнки молча просматривал партитуру «Манон». Он обладал редчайшим набором качеств: тенор, который и собой хорош, и голос у него красивый. Он получал любую роль, стоило ему только прийти на кастинг, и поэтому не испытывал потребности самоутверждаться.
– Я только что говорила с Ричардом, – разливалась Натали. – Он спрашивал, смогу ли я подготовить еще и одну из арий Сильвии. Для второго состава, но они и со вторым составом дают полноценные спектакли – это просто мечта, конечно. Только вот прослушивание уже в пятницу. Я вся на нервах!
– Ничего себе, – сказала Роза, не особо стараясь изобразить восхищение. – Ты умница, дорогая моя! Поздравляю.
– Ну, радоваться пока рано. Пока что он просто хочет меня послушать…
Натали и Роза вместе прошли весь консерваторский путь: школа, бакалавриат, магистратура, теперь вот постмагистерская программа – и считались лучшими подругами. В соцсетях они постоянно мелькали друг у дружки на фотографиях, а когда расходились по разным занятиям, слали друг другу воздушные поцелуи и кричали на всю столовую: я тебя люблю! Но мне всегда чудилась в этом какая-то фальшь. Они были очень похожи внешне, и голоса у них были одного типа, поэтому они вечно конкурировали за одни и те же партии. Их удушающая дружба – они еще и жили вместе – казалась мне удобным способом не спускать с соперницы глаз. Натали однажды сказала мне, заговорщически подмигивая: «Все
– Ты тоже будешь на этом прослушивании? – спросила меня Роза, пытаясь найти еще кого-нибудь, кому не покровительствует Ричард, – даже если это был кто-то вроде меня.
– Нет, я туда не подавалась.
– Серьезно? Это ты зря! Марика и Ричард дружат. Он часто берет ее учеников.
Натали изучила меню, заявила, что все это слишком тяжелая пища, петь после нее невозможно, и они отправились в японский ресторан по соседству. Фрэнки закрыл партитуру.
– Все злишься? – спросил он.
– Да нет, уже успокоилась, – ответила я. – Что я, не понимаю, что ли? Александр прямо-таки возбуждается, унижая женщин. Он считает, что самая большая трагедия оперы – в самом факте существования женских партий.
– Он не только женщин унижает, – откликнулся Фрэнки. – Так что не думай, что тебе как-то особенно повезло.
Я забыла склеить фрагменты партитуры для аккомпаниатора, и Александр, преподаватель немецкого, который требовал, чтобы все его указания неукоснительно исполнялись, первые десять минут орал на меня: «Дилетантка! Чертова дилетантка! Как он, по-твоему, все это дерьмо перелистывать будет?!» Петь он мне не дал.
Фрэнки проверил температуру горячей воды в своей чашке и сыпанул туда соли из солонки.
– Помнишь, на самой первой неделе? – проговорил он. – Когда он заявил, что не может воспринимать меня всерьез, потому что на мне брюки с принтом?
– Ну, тут он в чем-то прав.
Фрэнки не мог мне ответить, потому что как раз набрал полный рот воды и полоскал горло.
– Представляешь, мне сегодня за утро пришло четыре отказа, – сказала я. – Четыре. Мой личный рекорд.
Он сплюнул в стакан.
– Тебя до сих пор задевают эти отказы? Я для своих специальную папку завел. Когда стану знаменитым, придумаю с ними какой-нибудь перформанс. А тебе пора стать более толстокожей.
– Да я уже.
Он поднял стакан и посмотрел его на свет. В воде плавало все, что до того оседало на его миндалинах и зубах.
– Наоборот, ты очень мягкотелая, Анна, – сказал он. – Как персик.
– Тебе обязательно вот это делать?
– Я заболеваю. А через два дня финал Бриттеновского конкурса.
– Погоди, а ты прошел? Меня-то послали.
– Нашла чему удивляться.
– Я и не удивляюсь, – ответила я. – Конечно, ты прошел! Все потому, что ты тенор, да? Вас и заявилось-то два человека.
– Все потому, что я выдающийся талант.
– Ох уж эта оперная школа. Единственное место в мире, где пришлось бы вводить квоты, чтобы набрать достаточное количество заурядных белых мужчин.
– Не завидуй, дорогуша, – ответил он. – Тебе не идет.
Фрэнки называл дорогушами всех, и мужчин и женщин. Я никогда не понимала, откуда эта его манерность – от бессознательного подражания окружающим парням, которые почти все были голубыми, или – что более цинично – он делал это нарочно. Не повредит, если мужчины, от которых зависит твоя карьера, будут считать, что тебе нравятся мужчины. Отношениям Фрэнки с девушками это совершенно не мешало. Всего два месяца с начала учебного года, а он уже переспал с половиной магистранток – они за это очень злились друг на друга и, судя по всему, нисколечко на него.