Ребе едет в отпуск
Шрифт:
— Но Вассерман и Беккер их не остановили, — хмыкнул ребе. — Лучшее, что они могли сделать, — это предложить мне работу в другой общине, которую собирались основать. И только когда эти самые дети оказались замешаны в убийстве, я был спасен. А тот же Беккер, осмелюсь добавить, возглавил моих противников в самый первый год моей работы здесь и собирался отречься от меня, когда я рисковал не только местом, но и головой.
— О, Дэвид, — упрекнула Мириам, — это дела давно минувших дней. Ведь Беккер, как и Вассерман, с тех пор — твой крепкий тыл. Ты же не держишь на него зла за прошлое?
— Я вообще не держу ни на кого зла, — фыркнул муж, —
Мириам в изумлении взглянула на него.
— Вассерман! Как, он же с самого начала был твоим другом, именно он привел тебя сюда и всегда поддерживал!
Ребе кивнул.
— Это я и имел в виду. Он слишком добр ко мне. Примкни он тогда к мнению большинства, я бы давно ушел отсюда и нашел место в другой общине. Ведь мне пришлось сражаться за работу потому, что я здесь чужой. И если по прошествии шести лет мне все еще приходится воевать за место, возможно, оно не для меня. Может, в другой общине…
— Но все общины одинаковы, Дэвид, — возразила Мириам, — все общины в пригороде таковы.
— Тогда, должно быть, дело во мне. Наверное, я недостаточно гибок. Может, мне вообще не надо быть раввином, по крайней мере, не возглавлять общину. Может, мне надо стать учителем, или заняться наукой, или чем еще… — Он сел на диван и посмотрел ей в глаза. — Помнишь прошлую Пасху, Мириам, когда мы с тобой были уверены, что я отсюда уйду, и решили уехать в Израиль, вместо того чтобы носиться в поисках другой работы?
— И что?
Тень улыбки скользнула по его лицу.
— А почему бы нам этого не сделать? Если меня могут уволить с месячным уведомлением, почему я не могу уехать, послав им такое же уведомление?
— Ты хочешь подать в отставку? — жена явно была шокирована такой идеей.
— Ну, не обязательно в отставку. Я мог бы попросить отпуск.
— А если не дадут?
— Все равно уеду. Я устал и сыт всем по горло. Ты понимаешь, мы здесь уже шесть лет, и все это время у меня не было отпуска. Летом дела идут вяло. Религиозная школа закрыта, нет праздников и служб в канун Субботы, но есть свадьбы и бар-мицва, и есть больные, которые ждут, что я их навещу, и многие приходят ко мне, чтобы поговорить о своих проблемах. А мы никогда отсюда не уезжали, не считая случайных выходных. Я должен уехать туда, где смогу какое-то время побыть наедине с собой. — Он улыбнулся. — В Израиле так тепло.
— Полагаю, мы могли бы поехать в трехнедельный тур, — прикинула она. — Посмотрели бы достопримечательности…
— Да не хочу я смотреть достопримечательности, — отрезал он. — Это либо новые постройки, либо старые развалины, либо дыры в земле. Я хочу пожить в Иерусалиме. Мы, евреи, веками мечтали о Иерусалиме. Каждый год на Пасху и Йом-Киппур [3] мы говорим: «В следующем году в Иерусалиме». В прошлую Пасху, говоря это, мы в самом деле так думали и хотели туда поехать. По крайней мере, я хотел. Ну а сейчас это наш шанс, и никакой контракт меня не связывает.
3
Еврейский религиозный праздник. (Примеч. пер.)
— Но совет сочтет это равным отставке, — вздохнула жена, — а бросать работу…
— Ну и что,
Мириам испытующе взглянула на него.
— Но на сколько?
— А, не знаю, — беззаботно отмахнулся он, — на три-четыре месяца, а может, больше. Достаточно долго, чтобы почувствовать, что мы там живем, а не гостим.
— Но что ты будешь там делать?
— А что другие делают?
— Те, кто там живет, работают. А туристы осматривают достопримечательности…
— Ну, если ты беспокоишься о моей занятости, то я мог бы закончить статью об Ибн Эзре для «Куотерли», материалы у меня уже готовы. Что мне сейчас нужно, так это масса свободного времени, чтобы все это изложить.
Она взглянула на него: лицо ребе горело вдохновением, как у маленького Джонатана, выпрашивающего добавку. Более того, она почувствовала его решимость.
— Ты не сейчас придумал это, Дэвид. Ты думал об этом и раньше, верно?
— Всю свою жизнь.
— Нет, я хочу сказать…
Он взглянул жене в глаза.
— В прошлом году, когда мне казалось, что здесь все кончено, я думал, что мы можем уехать, а не искать тут новую работу. Когда еще представится такой шанс? Потом выяснилось, что место осталось за мной, и я даже обрадовался. Но потом понял, что дело не в этом. Уже тогда я твердо решил уехать — и никак не могу выбросить этого из головы.
— Но бросить место…
— Когда вернемся, я найду другое, — заверил он. — И все равно на следующий год оно мне не светит.
Жена улыбнулась.
— Ну ладно, Дэвид. Я напишу тетушке Гиттель.
Настала его очередь удивляться.
— А она тут при чем?
Мириам отложила журнал.
— Я всегда следовала за тобой, Дэвид. Когда ты отверг то роскошное место в Чикаго, потому что тебе не понравилась местная община, я не возражала, хотя мы жили на мою зарплату машинистки и на те гроши, которые тебе случайно удавалось заработать по захолустьям. Потом было место в Луизиане, от которого ты отказался. Потом — место помощника раввина в Кливленде, где платили больше, чем обычно платят новоиспеченному раввину; ты заявил, что не хочешь подчиняться другому раввину. А когда ты хотел уволиться отсюда, во времена правления Шварца, я согласилась, хотя в то время уже носила Джонатана и не была готова к переезду в другой город с младенцем на руках. Теперь ты хочешь рискнуть местом и уехать в Иерусалим. И я опять последую за тобой. Ты хороший стратег, но не тактик. Если предстоит несколько месяцев провести в Иерусалиме, нужно найти, где остановиться. Мы не сможем все время жить в отеле, этого мы просто не потянем. К тому же в отеле чувствуешь себя не жильцом, а постояльцем. Так что я напишу тете Гиттель, та живет в Израиле со времен британской оккупации. Сообщу ей о нашем решении и попрошу снять нам квартиру.
— Но она живет в Тель-Авиве, а я хочу в Иерусалим.
— Ты не знаешь тетю Гиттель.
Глава 2
Берт Рэймонд призвал собрание к порядку.
— Думаю, можно обойтись без зачитывания протокола предыдущего собрания. Мне помнится, мы мало что сумели сделать.
Бен Горфинкель поднял руку.
— Я бы хотел послушать протокол, господин председатель, — спокойно сказал он.
— Ну конечно, Бен. Барри, зачитай протокол.
— Знаешь, Берт, то есть господин председатель, я не стал ничего записывать. Вернее, я делал заметки, но в виде черновика.