Ребёнок от босса. Научи меня любить
Шрифт:
И я отвечаю. Тихо. Почти шёпотом. Только на шёпот у меня хватает сил, потому что и я, и Глеб, прекрасно понимаем, что означает моё к нему обращение на "вы".
– Глеб Викторович...
Он оказывается рядом так быстро, что я не успеваю подготовиться к его близости, которая вновь окутывает меня теплом и запахом алкоголя. Кожа на руках покрывается мурашками, когда пальцы Глеба проскальзывают вверх по предплечьям и в итоге касаются ключиц. С моих мокрых волос всё ещё капает вода, и я вижу, как чёрные глаза мужчины следят за прозрачной каплей,
Он поднимает руку и костяшками проводит по этой капле, размазывая её по коже.
– Значит, всё-таки Глеб Викторович...
– Да...
Смотрит на меня так, будто ищет в глазах сомнения. Будто даёт время передумать, отказаться... От этого взгляда в горле ком встаёт, потому что... как я могла думать, что Глеб такой же как Ренат? Он же совсем другой, он бы никогда...
Кладу свою ладонь сверху на его руку. Мои пальцы дрожат. Ноги подкашиваются.
Видимо, Глеб чувствует моё состояние, поэтому в следующее мгновение меня отрывают от пола и прижимают к груди. Стены квартиры вокруг рассыпаются как песок. Остаются только тёмные глаза напротив и горячее дыхание, проникающее в меня сквозь поры.
Я всё ещё не уверена в том, кто я для него. И спросить у меня не хватает смелости. Стоять перед ним голой и назвать по имени-отчеству – предел моего безрассудства.
– Инна, ты понимаешь, что это навсегда?
Я сглатываю.
– Потому что... дети?
Глеб качает головой. Взгляд серьёзный, пристальный. И сейчас вблизи мне видно, как в черноте светящимися полосами появляются трещины на его самоконтроле. Будто ему с трудом удаётся сдерживаться, но он делает это ради... меня?
– Потому что ты, – выдыхает мужчина, после чего накрывает мой рот своими губами.
Я принимаю его поцелуй, ощущая как тело начинает колотить от движений влажного языка. Рецепторы улавливают вкус алкоголя и вбирают его в себя.
Глеб целует так, будто я его голод. Его жажда. Будто этого он хотел все эти дни. Меня одну и никого больше.
А я поражаюсь тому, насколько я хотела. Мне даже представить раньше было сложно, что я умею так хотеть, так чувствовать.
Лёгкое покачивание указывает на то, что меня куда-то несут. Пульс зашкаливает, а жар приливает к щекам, потому что ладонь Глеба находится прямо под моими обнажёнными бёдрами и почти касается... Боже...
Мне становится страшно. Я никогда не занималась любовью по желанию. И вообще то, что было у меня раньше, трудно назвать любовью или сексом. Я не знаю, как это бывает... по-настоящему. Каково это, когда тело вот так вот ноет, когда жаждет, чтобы к нему прикоснулись...
Голова касается мягкой подушки, а спина опускается на прохладную простыню. Запах Глеба усиливается – это его постель, его комната.
И мне здесь комфортно. Это будто бы моё место и всегда им было.
Хватаю мужчину за плечи, когда его губы оставляют мои и спускаются ниже, сначала к подбородку, затем к шее.
– Глеб, – хриплю еле слышно. – Я... Если
Он замирает.
Чувствую, как возле моей головы прогибается матрас. С другой стороны тоже. Босс грозно нависает надо мной, заворачивая в кокон из своей силы и мужской энергетики.
– Если ты со мной, Инна, то не можешь быть ни с кем больше. Я тоже против.
– Я... никогда... И ничего не... – начинаю по привычке блеять и оправдываться, но замолкаю, когда вижу подрагивание уголков губ Воронцова.
– И я тоже никогда, ничего и ни с кем. Всё то время, что я с тобой, я только с тобой. И хочу я только тебя.
От этих слов по венам растекается густая патока удовольствия, а к глазам подступают слёзы. Вряд ли стоит сейчас плакать, но меня накрывает таким облегчение от того, что у Глеба никого не было. И что он хочет меня. Я нравлюсь ему как женщина. Дело не просто в том, что во мне его дети.
– Ты настоящая истеричка, Александрова, – босс поднимает руку и большим пальцем стирает слезу с моей щеки, затем ведёт влажным пальцем по губам и проталкивает его в рот.
Я чувствую соль.
– И ещё дурочка...
Его рот вновь набрасывается на мой. Щетина царапает губы, а соски болезненно ноют и трутся о его одежду.
В браке с Ренатом моя роль в постели заключалась в полном подчинении. Он отдавал приказы – я выполняла. Мне нужно было сделать всё, чтобы ему было хорошо.
Глеб ведёт себя совсем иначе. Любое его действие доставляет удовольствие мне. Сам он ничего не просит. И до последнего остаётся в одежде.
Его язык мягко скользит по моей груди. Я вздрагиваю и машинально выгибаюсь дугой, когда сосок погружается в горячий влажный рот. Затем инстинктивно свожу бёдра, потому что ладонь Глеб вдруг ложится между ног и, я уверена, тут же становится мокрой от моего возбуждения.
Он не разводит настойчиво бёдра снова, а поглаживает их, успокаивая и уговаривая меня сдаться. Глеб будто что-то знает или подозревает о моём прошлом, поэтому не делает ничего, что может оттолкнуть или напугать.
А я, сходя с ума от движений его пальцев, вдавливая пятки в матрас от напряжения внутри, в который раз теряюсь в мыслях и ощущениях, и снова спрашиваю себя – как я могла сравнивать его с Ренатом?
– Хочу тебя попробовать, – тихо говорит, но я плохо соображаю и не сразу понимаю, что он имеет в виду.
Осознание приходит тогда, когда вместо руки между моих ног оказывается его голова.
– Глеб... Глеб Викторович...
– Не заводи, Инна, я и так на грани, – хрипло смеётся, обдав горячим дыханием внутреннюю часть моего бедра.
А затем кожи тут же касается язык, и я улетаю.
Мне даже представить было сложно, что удовольствие может быть настолько острым.
– Мамочки... – простанываю что-то невнятное.
Особенно мучительно становится, когда к языку присоединяются его пальцы и погружаются в моё тело.