Ребёнок от босса. Научи меня любить
Шрифт:
Во время моей тирады Воронцов стоит с каменным, абсолютно ничего не выражающим лицом и, в то время как меня разрывает от эмоций, он просто молча смотрит на меня сверху вниз.
— Закончила? — спрашивает, когда я замолкаю.
Вместо ответа просто поджимаю губы и буравлю босса гневным взглядом.
От непрошибаемости этого мужчины меня колотит. Я очень миролюбивый человек. Меня вообще крайне сложно вывести из себя или разозлить, но это... это уже перебор!
— Нет, я не закончила, — всё-таки не сдерживаюсь, хотя и не собиралась дальше продолжать этот диалог. — Нет,
Выкрикиваю это всё боссу в лицо, высоко задрав голову. От разрывающих грудную клетку эмоций у меня кружится голова и перед глазами плывёт в то время, как Воронцов остаётся хладнокровно спокойным, что бесит меня ещё сильнее.
Вот почему-то именно сейчас мне хочется, чтобы он тоже наорал. Чтобы рявкнул в своей привычной манере и дал мне возможность выплеснуть на него в ответ все свои эмоции, которые я так долго в себе копила.
Но мужчина молчит и от его биополя я не ощущаю вообще никаких флюидов. Это злит и в то же время одновременно охлаждает меня. Эмоции стихают, уходя на задний план, и постепенно снова включаются мозги.
— Что ты имеешь против Сталина, Александрова? — вскидывает вверх брови. И мне кажется, что уголки его губ в этот момент дёргаются в едва заметной ухмылке.
Он что, он... смеётся что ли надо мной?
— Я... — осекаюсь из-за сбившегося дыхания.
Неожиданно Воронцов вдруг поднимает вверх руки, и я вздрагиваю от неожиданности, когда его ладони сжимаются на моих плечах.
— В нормальных частных клиниках есть специальные ширмы для таких случаев, Инна, — разворачивает от двери лицом к кабинету и, наклонившись, шепчет мне на ухо. — Я не то что содержимое твоих трусов, я даже тебя саму видеть не буду.
Судорожно втянув носом воздух, оглядываю затемнённое помещение кабинета. В углу возле кушетки действительно стоит ширма. И не такая как в обычных женских консультациях. Там они чаще всего тряпичные и полупрозрачные. Может, подробностей и не видно, но сам силуэт определённо да, и это всё равно напрягает.
Здесь ширма из плотного непроницаемого пластика. А двухсекционное строение позволяет поставить её так, что, лёжа на кушетке, я буду находиться как будто в небольшом отдельном кабинете.
Но это не самый жуткий мой провал. Ужасно то, что рядом с кушеткой возле аппарата стоит врач-узист, которая всё это время была свидетельницей нашего диалога.
Точнее моего истеричного крика!
Боже...
Кровь вскипает и ударяет мне в голову, размазывая пунцовую краску по лицу и шее. Такого позора я давно уже не испытывала! Кажется, даже когда Воронцов сегодня утром поливал меня в душе, мне не было так стыдно.
Как я могла настолько потерять контроль, что забыла о присутствии в кабинете ещё одного человека?! Что она теперь обо мне подумает? О нас с Воронцовым!
Наверняка, о нашей с ним ситуации здесь знает каждый сотрудник вплоть до уборщицы. И о том, что Глеб Викторович ко всему прочему по “счастливой” случайности является моим боссом тоже!
И теперь, вдобавок, узистка ещё и слышала всё то, что я
Кажется, что от стыда у меня ноги к полу приросли, и я вообще пошевелиться не в состоянии. Равно как и выдавить из себя хоть слово. Так и продолжаю стоять как вкопанная на пороге кабинета и молча таращиться на врача.
— Проходите, пожалуйста, — скромно улыбнувшись, женщина указывает мне рукой на кушетку.
Она явно тоже смущена тем, что стала невольным свидетелем нашей с Воронцовым ссоры. Точнее не нашей, а моей. Ведь это только я как ненормальная орала. А босс просто стоял и молчал. Ну конечно, он то понимал прекрасно, что мы в больнице и на людях!
— Не волнуйтесь, я вас закрою и совершенно ничего видно не будет, — продолжает меня успокаивать, застилая кушетку одноразовой пелёнкой. — У вас будет достаточно места. Вы сможете переодеться. Как закончите и ляжете, позовёте меня. А ваш... сопровождающий, — кидает быстрый взгляд на стоящего за моей спиной Воронцова, — будет сидеть в другом конце кабинета. Далеко от вас. Ему совершенно ничего не будет видно. Даже я, когда к вам сяду для обследования, буду видна ему только наполовину. Картинка с моего монитора будет выведена на экран, который весит специально для сопровождающего.
Боже... У меня полное ощущение, что со мной сейчас разговаривают как с умственно отсталой...
Ну конечно, а чего ты ещё хотела, Инна? Ты и ведёшь себя как последняя дура!
Тяжело выдохнув, давлю в себе чувство стыда, пытаясь засунуть его поглубже и делаю шаг к кушетке. Только сейчас замечаю, что руки Воронцова до сих пор лежат на моих плечах. Они соскальзывают с них, когда я отхожу от мужчины.
Прохожу мимо врача, стараясь на неё лишний раз не смотреть. Я вообще ни на кого стараюсь не смотреть. И на Воронцова тоже... Тем более на него.
— Начнём, как будете готовы, — напоминает мне узист тихим вкрадчивым голосом, от чего мои щёки вспыхивают ещё сильнее.
Наверно, она думает, что я психованная истеричка, раз устроила скандал прямо в кабинете при враче. Вот и говорит со мной, как с ненормальной. Ну да, конечно, их же наверняка в медицинском учили, что с психами голос лучше не повышать, а то спровоцировать можно...
Как только я останавливаюсь возле кушетки, врач задвигает ширму, отделяя меня ото всех. В этот же момент я поднимаю голову и ловлю на себе тёмный взгляд Воронцова. Этот взгляд — последнее что я вижу, прежде чем ширма отделяет меня от остальной части кабинета.
Судорожно выдохнув, стягиваю с себя штаны и бельё, ложусь на кушетку и зову врача.
— Чуть сильнее согните ноги в коленях, — командует узист. — Вот так, достаточно. Теперь расслабьтесь.
Поднимаю глаза вверх и смотрю в потолок, когда она надевает на датчик презерватив и обмазывает его специальным гелем.
Сложив руки на животе, кусаю губы под бешеную пляску собственного сердца. Я знаю, что эта процедура безболезненная, но всё равно нервничаю. И когда врач пристраивает датчик, мне хочется автоматически сжаться.