Ребенок от подонка
Шрифт:
Придушит ее.
В нем ненависти больше.
За себя я спокойна, меня бы не стали похищать, или удерживать. Не нужна я никому, кроме Камиля и своего дедушки, нужно это признать. Никому во всем мире не нужна кроме них, и кроме своих малышей.
Значит, нужно ехать.
В одиночестве.
— Кам, как ты там? Надолго? – набрала я его, сев в такси. — Лёвушку видел? Поцеловал?
— И от себя, и от тебя поцеловал. Отец ищейку нанял, в одном из поселковых магазинов видели мужчину, похожего
Мне больно от его голоса.
И скрывать больно. Но боюсь, что приеду, и окажется, что Солнечная восемь – шутка. К жестокости мне не привыкать.
Либо это не шутка, но Камиль рванет за мной, и совершит ошибку, за которую будет долго расплачиваться. Могу ли я это допустить?
«А могу ли я скрывать? Имею ли я право?» – спросила у самой себя.
Марк – мой. Я была с ним, когда Камиль ушел, но это ведь в прошлом. Я должна доверять, иначе что это за семья?
— Кам, звонила Алина Ярославовна, – выдохнула я, и… рассказала.
Почти все. Только адрес не назвала.
— … я еду. Меня никто не похитит, зла мне не причинят, ты же понимаешь? Позволь мне самой съездить за нашим сыном, ладно? – торопливо говорила я.
— Адрес, Соня!
— Я возьму Марка на руки, и скину тебе адрес. Только так. Кам, я не хотела говорить, но я и не хочу ничего скрывать от тебя. Доверять хочу полностью.
— Адрес! – с нажимом повторил он. — Сонь, я знаю, каким такси ты пользуешься. Пара звонков, и адрес будет у меня.
— Я знаю. Но я надеюсь, что ты дождешься моего сообщения, и приедешь позже. Приедешь, чтобы забрать меня и нашего ребенка домой, – произнесла я. — Не звони в такси, не узнавай адрес заказа. Дождись!
Клянусь, я слышу, как скрипят его зубы – так Камиль челюсть сжал, чтобы сдержаться. Если он надавит – я сообщу ему адрес. Кам возьмет машину отца, его людей, они успеют раньше.
Марка напугают. И… нет, мне по большому счету плевать на Алину Ярославовну, но я помню, каким Кам был еще год назад. Он тот, кто может убить – не на холодную голову, в аффекте. Или покалечить. Избить. Не женщину, конечно, но для него сейчас Алина Ярославовна не женщина, а враг.
Та, которая на семью его покусилась.
Я же хочу просто забрать Марка домой.
— Пиши мне каждые десять минут. Сразу как увидишь Марка – жду адрес.
Уффф, послушал меня.
Я откинулась на спину, и закрыла глаза. Даже улыбнулась, и прошептала:
— Спасибо!
Таксист не повез меня до нужного дома.
— Поселок дачный, асфальта нет, снег растаял. Я тупо застряну, – сказал он мне, высадив на дороге.
Мне не страшно.
Я вышла у магазина, и пошла дальше. Здесь я никогда не бывала, но откуда-то знаю, куда идти. Даже на карту посмотрела всего один раз, еще в такси. Меня ведет внутренний голос, предчувствие, или еще что-то.
Я чувствую, что мой ребенок здесь.
… или же я просто хочу
Второй поворот, и вот она – Солнечная. Улица в жидком снеге, смешанном с грязью. Всюду рытвины от шин, мои ноги утопают в лужах, носки промокли, но я иду.
Восемнадцатый дом, шестнадцатый, четырнадцатый… восьмой.
Отделанный «красной шубой», глядящий на меня деревянными, советскими еще рамами. Стекла в них поделены на квадраты, краска облупилась.
И забор обычный, в сеточку. Скрипучая, открытая калитка, в которую я зашла, и утонула в новой порции грязи.
Занавеска дернулась, я не успела увидеть, кто там. Я просто знаю – там она.
Алина Ярославовна… к черту! Просто Алина.
С Марком на руках.
Печная труба есть, но дыма нет. А я ведь в курсе, что дачные поселки до сих пор в большинстве своем отапливаются углем и дровами. В Воробьевке зимой не живут, только в сезон урожая. В это время просто приезжают раз дней в десять, чтобы протопить дом, удостовериться, что бездомные не оккупировали его, выбив стекла.
Неужели она держит Марка в холоде?
Дверь деревянная, ее даже я могу выбить, если поднапрягусь.
Но я стучу. Раз, два, три… не открывают. И терпение мое на исходе. Но я заставляю себя не барабанить в дверь, а снова стучать.
Тук-тук-тук.
Ну же!
Да! Дверь открылась, на пороге Алина. Лицо серо-желтое, макияжа нет, видны возрастные пигментные пятна. Глаза красные, но сухие. Воспаленные.
— Одна?
— Да. Отдашь мне его?
— Уже не на «вы»? – скривила она губы, и махнула рукой: — Не отвечай. И да, я отдам тебе Марка.
Хочу бежать к сыну, но вместо этого прохожу в дом. Здесь тепло, вижу обогреватель у деревянного стола. За ним диван, у которого стоят стулья спинками к дивану, а там… там Марк.
Он тоже увидел меня. И взвизгнул радостно.
Мальчик мой!
Я не выдержала, пошла к нему, побежала даже. Откинула стулья, поставленные к дивану, чтобы Марк не упал, подхватила на руки, и почувствовала себя счастливой.
Теплый, тяжелый, пахнет нежностью. Мой малыш! Какое же счастье – держать на руках своего ребенка. Боже, какое это счастье!
— Максим не хотел этого делать, – глухо произнесла Алина за моей спиной. — Я надавила, он поддался. Он всегда мне поддается – жалеет меня. Я думала, что вы нас в доме оставите, но вы потащили нас в больницу, и… Соня, ты не должна была нас с Мариком оставлять!
— Я хотела вам доверять, – ответила, не оборачиваясь к ней.
— Ты глупая.
— Возможно. Возможно, житейски я глупая, и когда глупость ребенка касается – это опасно. Но я правда хотела доверять вам.
Тишина.
Я не хочу поворачиваться к ней. Скоро придется, через пару минут нужно прислать Каму очередную смс, что я в порядке и меня не сожрали волки. Адрес скинуть. Ехать домой. Но все это через пару минут, когда я надышусь Мариком.