Ребенок от убийцы брата

Лошкарёва Виктория Витальевна

— Оксана? — позвала Лейсян.

— Ммм, нормально, — нейтрально-спокойно ответила я. Неужели она правда до такой степени не интересовалась нами?

— Это хорошо, что нормально, — тут же согласилась со мной невестка. Слишком быстро. Слишком охотно согласилась.

Я неосознанно напрягалась: неспроста такая странная покладистость.

— Я тут подумала, что неплохо бы нам с Ромой получше узнать друг друга.

— Что ты имеешь в виду?

— Я всё-таки его мать. — Высокомерно заявила Лейсян. — Это хорошо,

что у тебя была такая возможность заботиться о нем, пока я в разъездах, но его мать — я. Ему пора переехать ко мне.

— Что? Лейсян, ты с ума сошла? — забыв, где я нахожусь, закричала я в трубку.

Коллеги, находившиеся в комнате, вздрогнули и повернулись в мою сторону.

— Простите, — извинилась я и выскочила в коридор, чтобы продолжить наш разговор без свидетелей.

— Лейсян, что ты имела в виду, когда сказала, что «ему пора переехать к тебе»? — на всякий случай уточнила я, чувствуя, как сильно колотится моё сердце. — Ты имела в виду, что хочешь провести с Ромой какой-нибудь выходной день, да?

Невеста брата неприятно хохотнула.

— Оксана, не строй из себя дурочку. Ты понимаешь, что я имела в виду. Рома — мой сын и значит должен жить со мной.

— Твой сын? — я, правда, подумала, что ослышалась. Она же не собирается качать родительские права спустя семь лет!

— А что, ты скажешь, что это не так? — возмущённо фыркнула Лейсян. — Я его родила. И должна тебе напомнить, что это моё имя стоит у него в свидетельстве о рождении. А у тебя всего лишь доверенность, которую я могу отозвать в любой момент.

— Лейсян, опомнись, мы говорим не о документах, а о живом человеке!

— Вот именно, — поддакнула девушка брата. — Рома — живой человек, ребенок, у которого есть мать. Сейчас, когда я переехала в Москву…

— Что? — не поняла я. — Когда это ты переехала в Москву?

— Недавно, — недовольно процедила Лейсян. — Не понимаю, какое тебе до этого дело. Я просто хочу вернуть себе своего ребенка.

Меня начала бить нервная дрожь.

— Ты переехала до Нового года, да? — уточнила я. — Кто стал бы переезжать в новогодние праздники… Значит, до праздников.

— Это к делу не относится, — взвизгнула девушка брата. — Важно, что я готова освободить тебя от ненужной обузы.

— Ромка — не обуза! — возмутилась я. — Он — человек. Понимаешь, живой человек. Более того, он ребенок.

— А то я не знаю, — фыркнула Лейсян. — Это мой ребенок.

Девушка брата сделала особое ударение на слове «мой».

— Тогда скажи мне, почему ты не навестила своего ребенка на новогодние праздники, особенно, если ты была в Москве?

— Я была занята, — тут же нашлась Лейсян. И подумав немного, позднее добавила: — И вы уезжали!

— Мы уехали только третьего января, — процедила я сквозь зубы. — О чем у тебя должно быть написано в смс, которое я тебе прислала.

— Я работала

третьего! — возмутилась Лейсян, почему-то пропустив и тридцать первое, и первое, и второе января. — Ты не дала мне увидится с сыном! И вообще, ваше путешествие очень напоминает похищение ребенка — ты должна сказать мне спасибо, что я не подала на тебя заявление в полицию.

Наплевав на все нормы, я уселась на лестницу и начала раскачиваться.

Это ведь неправда? Такого просто не может быть?

Возможно, я просто сплю — и это мой кошмарный сон. Надо только ущипнуть себя посильнее — тогда я проснусь.

— Значит так, я всё решила, — тем временем продолжила Лейсян. — Подготовить мальчишку. Вещи там собери, игрушки его.

— Лейсян, ты не можешь этого сделать!

— Я — мать. Я имею право.

— Я не оспариваю твоё материнство, — зажмурившись и старательно сдерживая эмоции, протянула я. — Я говорю о том, что нельзя так просто забрать мальчика, полностью изменив его жизнь. Во-первых, он ходит в школу.

— У меня тоже есть школа во дворе, — огрызнулась Лейсян.

— Он ходит в специализированную школу для глухих детей, — ответила я. — Во-вторых, ты не знаешь языка жестов. Как ты собираешься с ним разговаривать?

На другом конце провода повисло долгое молчание.

— Но ты же с ним как-то разговариваешь, правда ведь, — фыркнула Лейсян. — Почему ты думаешь, что ты можешь, а я — нет.

Я с изумлением покосилась на телефон.

Нет, Лейсян не могла нести подобную чушь. Это просто сон — кошмар, который мне снится, потому что я дико устала.

Потому что даже Лейсян, никогда не интересовавшаяся Ромкой, не могла задавать подобный вопрос.

Я ведь рассказывала ей. Много раз рассказывала, особенно в тот первый год, когда врачи только-только поставили нашему малышу неутешительный диагноз.

Впрочем… Я давно уже не воспринимала Ромкину глухоту как болезнь — скорее, просто, как его особенность. Да, мой ребенок разговаривает на другом языке, используя не речь, а визуальный язык жестов — но это вся разница.

Я мысленно усмехнулась, отчетливо понимая, что я только потому так думаю, что у нас получилось — и, судя по тому, как отзывались о Ромке учителя в школе, получилось неплохо.

Хотя это не было особенно просто.

Вы знали, что глухой ребенок, родившийся у глухих родителей, имеет куда больше возможностей для нормального развития, чем глухой ребенок, родившийся у слышащих? Потому что непосредственно сам язык не играет главенствующей роли для развития ребенка. Всё дело в естественном общении, в том, что ребенок не чувствует себя изолированным в собственной семье; он спокойно овладевает языком жестом точно также, как слышащие дети учатся говорить на устном языке.