Ребенок открывает мир. 3-е издание, исправленное и дополненное
Шрифт:
Вот и наступил решительный момент. Если раньше у ребенка и были опасения перед взрослым, то теперь их нет. Ведь малыш видел: взрослый не станет допытываться, как выполнено задание. Он поверит на слово. А значит, бояться нечего. Тут-то и выяснится, соблюдал ли малыш условие из чисто моральных соображений, или просто боялся наказания.
Оказалось, что после очистки опыта число детей, соблюдающих заданное условие, резко упало. Из сотен детей 3-5 лет условие выполнили лишь 19%; среди детей 6-7 лет таких значительно больше, но все же не так много – 29%. Зато теперь мы можем быть уверены: да, дети, выполняющие норму честности, делают это не из страха перед
Итак, мы видим: есть два типа морального поведения. Один – соблюдение норм из соображений личной выгоды. Страх перед наказанием, стремление выглядеть перед людьми в лучшем свете – вот мотивы такого морального поведения. Не будет этих мотивов, не будет контроля со стороны – и моральная норма потеряет для человека свое значение. В основе поведения другого типа – стремление человека сохранить нравственную самооценку. Сберечь в своих собственных глазах уважение к себе. Такое поведение не зависит от внешнего контроля. Назовем первый тип морального поведения прагматическим, второй – бескорыстным. И ведь внешне их не отличишь. Трудно понять, почему человек соблюдает норму. Истинна ли, бескорыстна ли его мораль? Для этого и нужен «психорентген».
Ну хорошо, а как же быть с теми, которые все-таки нарушают? Давайте из любопытства останемся в комнате во время выполнения задания. Ну конечно, так мы и думали! Никаких нарушений. «Разумеется, – как бы говорит нам ребенок, – я очень хочу эту конфету, но ведь если я переложу руками, все равно мне ее не видать. Нет, уж лучше я покажу вам, что я хороший». Ну до чего же хитры! Посмотрите, как Владик пытается удалить взрослого из комнаты:
– Я хочу, чтобы вы ушли, а я хоть пять шариков переложу. (Экспериментатор молча пишет.)
– Ну уйдите, дядя. – Продолжает доставать шарики лопаткой, наблюдая за взрослым. Через пять минут говорит:
– А вы уйдите, спрячьтесь за уголок, я крикну вам «ку-ку», и вы войдете.
– Но я хочу посмотреть, как ты достаешь шарики.
– Вы спрячьтесь. Если вы будете смотреть, я конфету не получу. – Продолжает доставать лопаткой. Затем объявляет:
– Ну что, дяденька, может, хватит мне возиться, вы спрячьтесь, а я достану.
– Я хочу посмотреть, как ты достанешь.
– А вы сзади меня постойте три минуты, а я переложу, только вы не подсматривайте.
– Почему?
– Потому что я делаю фокус-покус.
Ладно, сделаем вид, что хитрец добился своего, уйдем из комнаты, но оставим вместо себя другого ребенка. Кажется, хитрец не очень-то доволен: «Ушел, а соглядатая оставил. Надо что-то предпринимать», – говорит он всем своим видом.
Просто поразительно, до какой степени 4-5-летние дети знают и умеют использовать слабости друг друга. Вот 4-летняя Надя, горя нетерпением отвлечь наблюдателя, просит его спеть песенку. Оказывается, ей хорошо известно, что, когда Владик поет, он смотрит в потолок. Отзывчивый Владик, конечно же, не может упустить случая показать свое вокальное мастерство, и пока он заливается, задрав голову кверху, Надя спокойно перекладывает шарики руками. Пятилетняя Вита маневрирует по-иному: девочка предлагает партнеру полюбоваться игрушками у него за спиной. Не подозревая подвоха, партнер отворачивается; Вита быстро перекладывает шарики рукой и, постучав лопаткой о ведро, вздыхает:
– Ух, кое-как лопаткой переложила.
Слов нет, многие малыши оказались просто-таки мастерами психологической обработки партнера. Но верно
Еще ярче муки совести были выражены у детей, которым не удалось «обработать» партнера.
Так, 5-летняя Вера в присутствии партнера переложила шарики рукой. Входит экспериментатор:
– Вера, ты лопаткой достала?
– Лопаткой.
Света (партнер) не выдерживает:
– Она руками перекладывала, я видела.
Экспериментатор обращается к Свете:
– Света, я не тебя спрашиваю, а Веру. Я верю детям на честность. Ты ведь не трогала шарики руками, Вера? Если нет, бери конфету и иди в группу.
Вера стоит не отвечая на вопросы. На лице смущение. Экспериментатор повторяет вопрос. Вера направляется к двери, на награду даже не смотрит, хотя раньше ела конфеты с удовольствием. Экспериментатор обращается к девочке:
– А что же ты конфету не берешь?
– Не хочу.
Другой малыш, 5-летний Коля, тоже был уличен партнером. Экспериментатор спрашивает:
– Коля, разве ты шарики руками трогал?
– Нет, не трогал.
– Ну, раз не трогал, все честно сделал, бери конфету.
Коля берет, затем с обидой бросает конфету на стол:
– Не нужно мне вашей конфеты, я пойду в группу. – И стремительно выбегает из комнаты, повторяя:
– Не нужно мне вашей конфеты!
Что же получается? Почему желанная награда, ради которой малыш пошел на такие жертвы, вдруг перестала привлекать его? А потому, что стала горькой. Горькой не на вкус, а «по своему субъективному, личностному смыслу» (А. Н. Леонтьев).
Все мы так или иначе испытали когда-нибудь муки раскаяния – чувство тяжелое, но благотворное. Трудно предположить, что стало бы с людьми, не будь этого простого человеческого чувства. Конечно, не все маленькие нарушители испытали укоры совести; некоторым обман дался легко. Это не страшно. Не надо забывать, что наши испытуемые стоят лишь на пороге нравственного развития. Важно другое: большинство старших детей не нарушили правила игры не только в присутствии взрослого, но и в присутствии сверстника. А это значит, что они начинают воспринимать сверстника как человека, стоящего на страже нравственных норм.
«А вам не кажется, – скажет читатель, – что вы даете ребенку слишком сложную задачу? Ведь он не понимает, зачем соблюдать ваше правило. Вот если бы было ясно, что нарушение приносит горе другому человеку, то дети бы не нарушали».
В самом деле, а что если нам сыграть на сочувствии? Ведь в нашем опыте мы едва ли могли рассчитывать на сочувствие малышей. «Подумаешь, на одну конфету станет меньше. У него их целый кулек» – так, наверное, рассуждали нарушители. Нет, надо придумать что-нибудь такое, что могло бы взять ребенка за душу, выдвинуть условие, при нарушении которого малышу было бы ясно, что он причиняет боль другому человеку.