Ребенок
Шрифт:
Нехотение ничего проявлялось на всех уровнях жизни. Инка теперь довольствовалась микроскопическими порциями еды. Фактически она доедала то, что оставалось от детской трапезы (слава Богу, что Илья был малоешкой, иначе Инка протянула бы ноги!). И в сексе она стала непростительно вялой, почти никакой. Если раньше, прикасаясь к ней, я каждый раз чувствовал, что зажигаю маленький огонек, который вскоре угрожающе полыхнет и под конец оставит от нас обоих одни угли, то теперь я дотрагивался до заведомо огнеупорной материи. Я мрачно прикидывал, что будет, если так пойдет и дальше. Я был готов во всеоружии встречать истерики, оскорбления и расцарапывание лица, но против холода не поможет ни щит, ни меч. Можно только обхватить себя руками в попытке согреться и бежать к любому источнику тепла, что замаячит на
Я пытался выяснить, чего ей надо. «Я устала». От чего? Я ведь не требую, чтобы она вставала в шесть утра и готовила мне йоркширский пудинг с подливкой из трюфелей. (Есть у меня приятель, который жил на Дальнем Востоке, тот по утрам заставлял жену бегать на море и приносить ему к столу свежих морских гребешков – они ему были необходимы для выполнения мужских обязанностей.) У Инки гораздо более щадящий режим. И на уборке квартиры она явно не надрывалась – иногда у нас бывало даже грязновато. Я почти не делал ей замечаний и не заставлял собирать пыль по молекулам и проходиться по углам зубочисткой. Илья часто выглядел неухоженным – ползал в чем-то линялом и застиранном, его слюни перемешивались с соплями где-то в области шеи, а волосы не расчесывались, наверное, с момента рождения. Когда меня особенно допекало такое зрелище, я умывал и переодевал его сам, получая взамен равнодушную благодарность.
Меня заранее «радовала» перспектива встречи Нового года в теплой Инкиной компании, но отправиться в какую-либо другую мы, понятно, не могли – в девять часов Илья должен был быть в постели. Пригласить людей к себе? Но не будем же мы их поминутно одергивать, каждый раз, когда кто-то громко захохочет или включит танцевальную музыку. В новогоднюю ночь положено отрываться, а не разрываться между интересами гостей и интересами дитяти. Когда я начинал об этом задумываться, то приходил к выводу, что люди, имеющие детей, и счастливцы, их не имеющие, живут в каких-то параллельных мирах, чьи орбиты пересекаются раз в тысячелетие. В первом мире все подчинено тюремно-строгому режиму: ранний подъем, кормление, прогулка, сон, опять кормежка, снова гулять, потом – попытки заниматься хозяйством и одновременно развлекать ребенка, которому непонятно что нужно, но который лезет на голову, если процесс развлечения прервать хоть на минуту… Еда, сон, к счастью, уже до утра. Пару часов после укладывания ребенка мы выпускаем пар наедине друг с другом (благодаря моей работе это время практически свелось к нулю), а потом сами бредем в кровать. Примитивнейшие развлечения, которые мы чуть ли не насильно вклиниваем в этот распорядок, никогда не становятся настоящим отдыхом, скорее – передышкой в заунывном марафоне, без которой бегун обречен свалиться замертво. Как живут люди во втором мире? По-моему, не стоит это описывать, достаточно лишь сказать, что они живут, а не пытаются урвать немного жизни у непреодолимых обстоятельств.
Что по этому поводу думает Инка, я выяснить не пытался. Она ходила как в воду опущенная, и мне казалось непосильной задачей выуживать ее, выжимать и сушить на солнце. К тому же в процессе выжимания на мою голову могли вылиться новые обвинения неизвестно в чем, так что я предпочитал стоять на берегу и наблюдать за развитием событий. А события неожиданно развились так, что о лучшем я и мечтать не мог: дней за десять до праздника Инка заявила, что у нее нет ни малейшей охоты веселиться и границу между 95-м и 96-м годами она предпочитает пересечь в постели с закрытыми глазами, желательно уже в состоянии сна. Практически одновременно один однокурсник, с которым мы вместе занимались пантомимой, пригласил меня («…с семьей, конечно!») на дачу, где обещалось быть еще человек двенадцать. Я сказал, что приеду в единственном числе, но веселиться обещаю за троих. Теперь предстояло лишь обработать Инку, ведь она как-никак тоже была приглашена. Я завел разговор осторожно:
– Ты по-прежнему собираешься проспать Новый год?
– В общем, да. А что, есть варианты?
– Наверное, нет. Не тащить же ребенка на дачу, где будет дебоширить пьяная компания!
Она вскинула глаза, и я рассказал о приглашении. Пока я излагал информацию, Инкин взгляд успел стать отсутствующим, но создавалось впечатление, что за этим потухшим
– Знаешь что? Поезжай один.
– Думаешь?
– Конечно. Я все равно хотела отдохнуть. У меня что-то нет сил на нормальную гулянку.
Она ободряюще улыбнулась, но я должен был очистить совесть от любых сомнений.
– Смотри, я с удовольствием посижу тут с вами по-семейному…
– Зачем? Если кто-то из нас может нормально отдохнуть, зачем наступать на горло собственной песне?
И действительно, зачем? Едва мы, выскочив из электрички, принялись кидаться снежками, а потом – толкать девчонок в снег и невзначай падать сверху, я понял, что незачем. На душе было свежо и бело, как если бы там все замело новогодним снегом. Инка провожала меня с улыбкой, и на прощание я пожелал ей в новом году набраться сил, чтобы следующий нам отпраздновать всем вместе. Пусть отдыхает! Может быть, за пару дней она отоспится и перестанет быть такой измотанной… Мы зажгли бенгальские огни и, держа их как факелы, по тропинке двинулись через лес к даче.
Я сделал им обоим классные подарки: Илье – ту самую машину, о которой когда-то просила Инка, чтобы кататься, сев на нее верхом. (Правда, Илья предпочел толкать ее перед собой, держась за спинку.) Инке по ее просьбе – видеокассету с какой-то редкой мелодрамой. (Пока я нашел ее, облазил всю Горбушку.) Пусть развлекаются! Мы нарядили ближайшую к даче разлапистую елку в привезенные из дома шары и забросали ее гирляндами. Получилось офигительно красиво! Все это сказочно блестело под луной, и в лицах у стоявших рядом с нами девчонок разом появилось что-то колдовское и притягательное. После пары бокалов шампанского их притягательность на порядок усилилась, и когда мы открыли форточку, провожая старый год, я почувствовал, что кого-то обнимаю.
Наверное, сейчас Илья уже заснул, а она смотрит ту самую мелодраму и набирается положительных эмоций. Может быть, и меня вспоминаете благодарностью… Так что все путем! Люди, живущие вместе, должны время от времени отдыхать друг от друга – пусть и Инка отдохнет от меня с каким-нибудь киношным героем! Под бой курантов мы выбили пробку из шампанского и облили им елку. Та девчонка, которую я обнимал, прижалась еще крепче и шепотом сказала, что во Франции принято в такие моменты целоваться на счастье. Я четко понял свою сверхзадачу на сегодняшний вечер.
А что, если Инке я просто надоел, но при наличии ребенка и отсутствии денег ей некуда от меня деваться? Почему бы и нет, чувства – это не константа, а переменная… Когда пляски были в самом разгаре, она сказала, что хочет перевести дух. Я заверил ее, что наверху обязательно найдется тихое местечко. Мы прокрались в эту комнату, как партизаны, и, когда я запер дверь, она хихикнула.
Я отошел к окну задернуть шторы, и в глаза блеснула неожиданно яркая звезда. В Москве таких не бывает – их тушит зарево большого города, но эта просияла как знакомое лицо – где и когда я мог ее видеть?..
Я вспомнил где. Память, рывшаяся в прошлом, вдруг затормозила, и я почувствовал, как Инка ждет за моей спиной. Я только что запер дверь и задергиваю шторы… Мы в номерке горнолыжной гостиницы в Баксанской долине… Я же люблю тебя, почему все так происходит?! И я хочу тебя, сейчас – особенно сильно, потому что меня подстегивает память. Я вхожу в тебя, потому что хочу быть с тобой вместе всем телом и всей душой. И сейчас в кои веки между нами не стоит ребенок!
Горы, снега, звезды… Я хочу вернуться в эту сказку! Мы стремительно мчимся к подножию ритмичными виражами, но чувствуем, что это полет к вершине. Мы задыхаемся от снежной пыли, кажется, следующий вдох уже невозможен, но он происходит, еще, еще! Затаив дыхание я взлетаю на последний бугор и стремглав качусь вниз по ровному полю; ноги дрожат, я слабо торможу и под конец останавливаюсь. Инка, оставшаяся чуть позади, счастливо улыбается и ждет, когда я подойду поцеловать ее и поздравить с первым успешным спуском. Я перевожу дух и поворачиваюсь к ней…