Ребенок
Шрифт:
После трех неудачных визитов к работодателям, где требовался больший, чем у меня, опыт и свободное владение английским, я слегка приуныла, но с четвертой попытки мне удалось поразить цель. Маркетолог требовался во вновь открытый развлекательный комплекс, где, как мне того и хотелось, нужно было распахивать целину, привлекая клиентов в неизведанное место, пока что без всякой репутации. Две дополнительные сложности, которые добавили мне в кровь адреналина, состояли в необычно большом испытательном сроке (целых полгода на то, чтобы я доказала свою способность справиться с задачей) и низком рекламном бюджете. В тот момент, когда я говорила своему новому шефу «да», мной владели
Выйти на работу я должна была в начале сентября и думала дожить август в безмятежной радости от предстоящего погружения в жизнь, но в двадцатых числах вернулся Антон. Нельзя сказать, чтобы он омрачил мне существование, но его появление было голосом из прошлого. Когда-то случившаяся со мной любовь, когда-то загородившая мне путь беременность… И вот живое тому напоминание! Впрочем, я постаралась взять себя в руки и общаться с ним так, как если бы между нами не стояло ничего: ни любви, ни разрыва, ни ребенка. Мне это вполне удалось: бывшая учительница Антона, встреченная нами на прогулке, искренне приняла нас за счастливую пару.
Вечером, когда я рассматривала карельские фотографии, Антон водил по мне взглядом совершенно недвусмысленно. Я решила не реагировать, пока он не перейдет к большей конкретике, и все прошло как по маслу. Антон вопросительно взял меня за руку, я утвердительно улыбнулась… Отдаваясь ему, я безмерно радовалась той свободе от него, которую получила благодаря своему летнему приключению, и когда он отдыхал, лежа рядом, я не могла не усмехнуться: пусть кесарю достается кесарево – мое тело, в то время как душа гуляет на воле!
Я могла бы, конечно, мысленно погоревать на тему того, до чего в итоге доходят человеческие отношения, но уж чего-чего, а горечи от происходящего не ощущала. Во мне громогласно распевала победа, и все прочие чувства не имели права подать голос. Первая победа, одержанная с того момента, как мое существование стал определять ребенок. За прошедшие пару лет я выросла и больше не нуждаюсь в поддержке этого лежащего рядом со мной человека, которого так по-детски привыкла звать в минуту боли и нужды. Если кто-то тебе знакомый катится по соседнему горному склону, разве это повод ждать, чтобы он направлял и оберегал тебя на всем пути к далекой цели? Нет, ты покрепче стискиваешь лыжную палку, и – точка, поворот, точка, поворот – покоренное пространство остается за спиной.
А если моральная зависимость в прошлом, то и материальной недолго осталось жить. Я почему-то не сомневалась в том, что моя зарплата будет расти со скоростью посаженного на окне в банку лука. Выплаты няне будут составлять все меньший и меньший ее процент, и меня уже никто не оставит дома чистить кастрюли под тем предлогом, что так я буду приносить больше пользы. Мысль о том, что когда-нибудь я обрету другую крышу над головой, тоже меня грела, но пока что очень издалека.
И что же остается из препятствий на пути к свободе? Пожалуй, только ребенок. Вечно этот ребенок у меня на пути… Нет, я не верю, что его не удастся отодвинуть в сторону, должно же существовать какое-то решение бесконечной «детской проблемы», наверняка я не первая в современном мире, кому перекрыло кислород рождение младенца. На данный момент будем надеяться, что все вопросы с ребенком тоже в конечном итоге решаются деньгами: за мои деньги кто-то другой останется в четырех стенах с моим ребенком, в то время как я буду познавать мир и выводить в нем себя на видное место. И когда я наконец смогу перешагнуть через это цепляющееся за мои ноги существо, то первое, что сделаю, – это уеду в путешествие. Не важно куда – за границу
Я погладила Антона по голове, поцеловала и отправилась в ванную комнату. Пока я там находилась, зазвонил телефон, но Антон не спешил снимать трубку. Это меня позабавило: похоже, мое не обремененное чувствами тело вытянуло из него все силы без остатка! Однако когда я вбежала в комнату – сообщить о звонке, – то увидела, что он не спит, а сидит на постели. Не знаю почему, поза его показалась мне сломленной. Меня кольнуло нехорошее подозрение: что, если в мое отсутствие Антона посетил призрак Славы и исповедался другу в совершенном грехе? Пока Антон разговаривал со своей австрийской мамой, я, не забывая обольстительно улыбаться, собирала разлетавшиеся в стороны мысли и искала разгадку. Ага, нашла! На маячившем в коридоре голом мужском теле был ясно виден след засосного поцелуя – примерно там, где шея переходила в ключицу. Должно быть, Антон увидел свое отражение в зеркальном шкафу, и теперь его гложет то, что «она все узнала!». Моя улыбка едва не переросла в хохот: как же мало для меня теперь значило то, что одно тело ненароком сблизилось с другим! Но видимо, он по привычке считает это существенным…
– Что говорят нам страны НАТО? – промурлыкала я, когда Антон вернулся. Странно, теперь на его лице был написан откровенный испуг.
– Они возвращаются…
Он произнес это тоном человека, обреченного на смертную казнь, а мне потребовалась пара минут на то, чтобы вынырнуть из шока и глотнуть воздуха.
– Мне собирать чемоданы? – спросила я без тени иронии, действительно желая получить ответ на этот вопрос.
Он с отчаянием вскинул на меня глаза и тут же опустил их.
– Не знаю. Давай подождем…
Возможно, это был наш последний шанс выйти из комы. Если бы вместо боязливого безволия я услышала безапелляционное «Какие чемоданы? Почему моя жена и мой ребенок должны куда-то бежать от моих родителей?», если бы я увидела перед собой мужчину, а не только человека с мужскими половыми органами и женским укусом на шее, то кто знает… Врачам удается запускать даже остановившееся сердце! Но в нашем случае оставалось лишь посмотреть на часы и констатировать бесстрастным голосом: «Время смерти – двадцать два сорок пять».
XXII
Я давно почувствовала, что что-то не так. Наверное, потому, что Антоша стал нам звонить уж очень регулярно – строго раз в две недели – и сообщать о своей жизни и учебе уж с очень большим энтузиазмом. Но, признаться честно, я не предполагала, что это «что-то не так» выльется в ребенка. Я подозревала проблемы в университете – он ведь у нас не очень способный…
Когда я увидела его из окна подъезжающего поезда на перроне, то прямо всплакнула от счастья: какой у меня все-таки красивый мальчик! Все при нем! И так возмужал за три года, что мы его не видели! Бородку отпустил…
На вокзале все было так суматошно: обнимались, ловили носильщика… Только в такси заговорили о чем-то значительном: мы с Юрой поздравили Антошу с получением диплома и стали обсуждать перспективы: главной проблемой сейчас была армия, от которой могла спасти или аспирантура или… сами понимаете. Я убеждала, что надо попробовать заняться наукой, хотя бы формально; отец морщился и предлагал решить вопрос деньгами, а Антоша помалкивал. И только когда мы уже совсем подъезжали к дому, он заявил: «Товарищи родители, прошу морально подготовиться – сейчас вам предстоит знакомство с невесткой и внуком». Водитель аж притормозил…