Ребус-фактор
Шрифт:
Вместе с ним исчез с Тверди и Майлз Залесски – я узнал это от Боба. Как продвигались их переговоры с марцианами, никто не знал, но цель этих переговоров была мне прекрасно известна: «темпо». Без этих микроорганизмов можно было сразу поднимать лапки и сдаваться – с ними у нас появлялся шанс. Разумеется, мы не собирались предлагать землянам выяснить, кто сильнее, в масштабном сражении. Партизанская война – довольно невкусное блюдо даже для самого сильного противника.
Но как ни прячься, как ни бегай по джунглям и бушу, а без «темпо» нас мало-помалу додавят. Месяцы пройдут или годы – неизвестно, но итог предрешен. О возможном числе жертв мне не хотелось и думать.
К счастью, думать о ненужном было особенно некогда. Как говорил Фигаро, если занять людей
Какая там наука! Это словечко в названии моей официальной должности выглядело примерно как титул короля обеих Сицилий. Где те короли сыскали вторую Сицилию, хотел бы я знать? Я занимался только техникой, причем техникой военной. Точнее, людьми, налаживающими ее производство, потому что самому посидеть над чертежами было уже невозможно. Вся Твердь криком кричала: «Оружия! Дайте современного оружия!»
Мы выполнили старый заказ Департамента полиции – выпустили полсотни антиграв-катеров с летаргаторами в турелях. Изделие получилось не доведенным до ума, список необходимых доработок разросся на восемьдесят три пункта, однако в нашей ситуации, по-моему глубокому убеждению, лучше было иметь проблемную технику, чем не иметь никакой.
Чем хороша должность главы комиссии по науке и технике, так это тем, что не надо толкать речи на митингах, а свои устные доклады на заседаниях Комитета я делал в такой форме, что от нее стошнило бы любого профессионального политика. Проще говоря, я стремился к предельной лаконичности и ради нее же не избегал крепких выражений. Давно известно, что иной раз сказанное к месту соленое словцо заменяет целую страницу убористого текста, а главное, с грубияном не всякий решится спорить, опасаясь за имидж. У меня просто не было времени на споры и всяческие диспуты, я и без того был завален работой по горло. И все же каждые два-три дня я был вынужден отчитываться перед Комитетом и выслушивать упреки от Игнатюка и прочих, кто в моем деле ни уха, ни рыла.
Иной раз я разражался про себя непристойными тирадами, вспоминая, что никакое доброе дело не остается безнаказанным. Ведь если бы я когда-то не помогал Бобу Залесски с курсовыми проектами, то не стал бы главой комиссии по науке и технике. Откуда что берется! Сам Боб занимал в Комитете чисто номинальный пост, но должность – это одно, а влияние – совсем другое. Он выдвинул меня, он же уломал меня дать согласие, и никто не посмел вякнуть, что я-де еще молокосос. Хотя… прав был Боб. Ну что бы я увидел, будучи простым инженером? О чем знал бы? Когда видишь картину целиком, лучше понимаешь, чего бояться и на что надеяться.
И уж точно я жалел бы впоследствии о том, что упустил шанс прикоснуться к чему-то большему, чем прежняя моя обыденность. Робким человеком помыкает любой проходимец, говорил Фигаро, а я с детства робким не был. А чем неробкий отличается от робкого? Тем, что может прыгнуть с завязанными глазами с вышки в бассейн, не зная, налита ли туда вода.
Ну, я и прыгнул.
На своем – теперь он был мой – простреленном в двух местах антиграв-катере я мотался по всем городам и городишкам, где имелся хоть какой-нибудь заводишко, пригодный для перепрофилирования под оборонные нужды. Ругался, требовал, пугал владельцев неизбежной национализацией, если те не научатся бодро отвечать: «Есть!» и щелкать каблуками. Был в Степнянске, а маму за недосугом не повидал. Дважды летал на Северный материк и наконец-то увидел наш океан, правда, с изрядной высоты. Ничего… отобьемся – съезжу в отпуск на морское побережье.
А дни шли, иначе говоря, неумолимо уменьшался наш запас времени. Таял. Съеживался. Ах, если бы у нас были средства дальнего обнаружения! Мы заранее знали бы о нападении и имели бы минимум сутки, чтобы встретить землян во всеоружии. Нельзя ведь неделями держать десять миллионов волонтеров в готовности номер один. Они ведь просто фермеры с ружьями и рабочие с ружьями же. Свобода пьянит, но не кормит. И фермеры, и рабочие должны все-таки заниматься своим природным делом, а военными учениями – лишь по вечерам. Без этого Тверди
Одно радовало: Дженни, кажется, начинала понемногу оживать. Она уже поругивала меня за то, что я прихожу домой только ночевать, что прихожу уставший, как ездовая собака, что не сдержал слово позаниматься с ней твердианскими обычаями и поработать над произношением и что в постели от меня теперь не очень-то много толку. Я старался отшучиваться, а не отругиваться. Женщин нельзя злить, уж лучше дразнить дикого зверя. Фигаро этого не говорил, но мог бы сказать.
Со дня восстания минул месяц, за ним кое-как протелепался и укатился в прошлое второй, пошел третий… Начался сезон дождей. Сначала, как обычно, нещадно лило три дня, ливневая канализация Нового Пекина опять не справилась, и вода затопила половину города. Вместо улиц шумели мутные реки, несли мусор и всякую всячину. Над половиной Большого материка разверзлись хляби небесные. Сухие русла наполнились до отказа, реки вышли из берегов и затопили низины. Как всегда, были погибшие и разорившиеся, были мольбы о помощи, которую мы не могли оказать. Как будто достаточно взять власть, чтобы прямо сегодня после завтрака осчастливить народ! Потом стало полегче. Солнце каждое утро вставало в мареве, торопливо осушало лужи, воздух тянул в себя влагу, как насос, а к середине дня над столицей нависали черные грохочущие тучи, падали на землю ветвящиеся огненные рукава, рушилась стена дождя, и вновь бежали по улицам бурные реки. Рухнуло несколько домов с подмытыми фундаментами, и новый муниципалитет не знал, куда деваться от жалоб и требований оказать помощь. Вот и делай людям добро! К старой Администрации небось никто не стал бы обращаться с требованиями! Куда только девалось исстари присущее твердианам умение полагаться лишь на себя да на помощь ближайших соседей?
Хорошо уже то, что эти проблемы были не по моей части. Я радовался, видя, что работаю не напрасно, и одновременно ужасался чудовищной громаде еще не начатых дел. Могли ли мы отбиться от нападения? Может быть, да, а может быть, и нет. Это зависело от того, с какими силами навалится на нас метрополия и какие конечные цели будет преследовать. Казалось бы, землян должно было устроить восстановление статус-кво с предварительным наведением порядка и наказанием виновных, – однако полной уверенности не было. И я откровенно обрадовался, узнав, что, против всех ожиданий, наши чахлые, слепленные кое-как средства наблюдения сумели обнаружить на подходе к Тверди два гигантских корабля.
– Не понимаю, чему вы улыбаетесь! – взвился, как ужаленный, Савелий Игнатюк, заметив, как я расплылся в улыбке, узнав новость о кораблях на одном из заседаний Комитета.
– Очень просто. Два больших корабля для нас лучше одного маленького.
– Объяснитесь!
– Пожалуйста. Большие корабли означают десант. Стало быть, нас собираются всего-навсего поучить уму-разуму, а не уничтожить. Это радует. Мне нравится быть живым. А кто кого поучит – посмотрим…
Глава 4
Разумеется, Игнатюк «поставил меня на место», вернее, решил, что поставил. А я, в свою очередь, решил не лишать его этого удовольствия. Много ли ему осталось удовольствий? Когда начнется война, кому будут нужны игнатюки и прочие осколки старой Администрации, внезапно воспылавшие любовью к независимости и сохранившие пока кое-какие посты? Начнется время совсем других людей.
Так я думал тогда. Никому ведь не запрещено быть наивным, верно?
С заседания я поспешил домой. Дженни, конечно, не ждала меня так рано, но готовилась встретить моим любимым блюдом. Вонища в квартире стояла еще та – затыкай нос, беги вон.