Ребусы жизни, или Шарада для любимого

Языкова Нинель Васильевна

— Ого, куда загнула.

— А что, тебе слабо со мной так долго прожить?

— Машка, да я с тобой не то что до пенсии, а и потом — еще, еще и еще после пенсии.

Так, шутя и подразнивая друг друга, мы доехали до моей «Куколки». Я пересела в свою машину, и мы современным обозом числом в два автомобиля направились домой: Костя — ведущим, а я — ведомым.

Как хорошо дома! Я так соскучилась по своим цветам, по своему саду, по мастерской. Были уже сумерки, когда я ставила машину в гараж. Жанна, соседка, кричала за оградой, что, пока меня не было, Зевс бдел за порядком у меня на

участке, диким лаем отпугивая случайных прохожих. Марго с радостью побежала благодарить своего верного дружка, и их носы сквозь забор касались друг друга.

— Смотри, целуются. Это любовь называется, — смеялся Костя.

— Что ты говоришь, а я и не знала, — шутила я в ответ.

Мы вошли в дом, Марго осталась на улице. У нее было очень много собачьих дел: погонять непрошенных кошек и котов, нарыть новые ямки, найти норки полевых мышей, поставить свой автограф на всех углах. Застолбить, так сказать, свой участок.

Наш же вечер пошел по установившемуся порядку. Я так в него втянулась, что не хотела ничего менять. У нас уже вошло в привычку, что вечером за ужином мы обсуждаем прошедший день и строим планы на будущий. И заканчивала я его, как правило, в постели на плече у любимого.

Вот и сейчас все шло по сценарию. Я лежала у Кости под мышкой и с грустью думала о том, что все так быстро выяснилось. Что уже не буду сидеть в кустах и отмахиваться от назойливых комаров, шпионя за Лешкой. Не буду с Марго мчаться по перрону вслед за поездом с биноклем на шее. А жаль. Я так втянулась в эту остросюжетную жизнь, мне так нравилось подбирать каждый раз себе новый костюм к очередной, выдуманной роли. То, представляя себя агентом 007, то гламурным художником, то фотокорреспондентом. Я вспомнила, как нас с Костей чуть не записали в террористы, и хмыкнула.

— Чего не спишь, — сонным голосом спросил Костя.

— Тебе, теперь, со мной будет не интересно.

— С чего ты взяла?

— Ну, ты привык меня видеть каждый раз разной, придуманной. А с этого вечера я буду постоянно обыкновенной. Тебе станет скучно, и ты меня бросишь.

— Тю, тебе в голову всегда на ночь такие бредовые мысли приходят? Что бы не спать и другим не давать?

— Нет, не всегда. Только сегодня. Я подумала о том, что бы нам было весело, нужно заняться ролевыми играми.

— Чем?

— Это когда ты жеребец, а я — нежная кобылка. И ты гонишься за мной, что бы взнуздать меня.

— Ты, вообще в своем уме? — Приподнялся на локте Костя. — У тебя с головкой все в порядке?

— Или ты бык, такой сильный с красными горящими глазами, а я молоденькая телочка. И тебе нужно немедленно меня осеменить. И ты бьешь нервно копытом об землю и раздуваешь ноздри от возбуждения.

— У тебя головка совсем бо-бо. Это, наверное, от переутомления и от сильного воображения. Не хватало еще, что бы я пришел с работы домой, а меня на кухне ждала девятиклассница с бантиками в голове, беленьком передничке и с указкой. Или еще лучше, медсестра в халате со шприцом в руке.

— А что тебе не нравится?

— Все. Прекращай этот дурацкий разговор. Я тебя люблю такой, какая ты есть. Ты нравишься мне в мастерской в своей свободной блузе, которая вся испачкана маслеными красками. Во дворе в цветастом платье,

которое напоминает мне радугу, когда ты поливаешь цветы. Наконец, в костюме Евы здесь, рядом со мной. И я не хочу чужих медсестер и горничных. Тем более учениц. И поставим на этом точку. Давай спать, актриса ты моя. — Костя чмокнул меня в нос и засопел, а я еще долго ворочалась без сна, представляя себя в разных пикантных ситуациях, где главная роль была отведена мне и моему любимому.

В детстве, когда мне читали сказку, я заранее хотела знать, чем же закончатся приключения главных героев. А повзрослев и взяв книгу в руки, меня тянуло сразу посмотреть на последние страницы. Но, будучи взрослой, я понимала, что зная, что там, в конце, мне не будет интересно читать начало. И я себя сдерживала, за что и была всегда награждена открытием тайны или отличным сюжетом с прекрасным эпилогом.

Но жизнь — это не художественная книга. Не возможно за один миг перелистать и узнать, что ждет её участников. Каждый день — это страница загадочного романа, листая который, мы прочитываем его постепенно, день за днем, год за годом. И кажется, что вот это мгновение будет длиться долго-долго. А, когда оно заканчивается, думаешь, что пролетело так быстро, как экспресс поезд. Был сегодня здесь, тук-тук, тук-тук, тук-тук, и ты уже — там.

Так и лето, проскакало галопом по полям, лугам, лесам. Не задержалось ни на минутку. Отбыло свой срок и улетело жар-птицей в дальние края. Только его и видели.

И, сидя с Дашкой и Люсей за столиком открытого кафе, слушая их болтовню, я тихонько для себя подводила итоги своей бурной деятельности, проделанной за это время.

Картина, которую я написала для салона, получилась очень даже ничего. В магазине художественных изделий купила багет под старину, покрытый золотой краской и лаком. Не широкий, и не узкий, среднего размера, с красивым орнаментом, он, как нельзя лучше, поставил последний штрих в моем произведении.

С Виолеттой Эдуардовной мы договорились, что я сама принесу картину к ней в салон. И, когда я шла по бульвару, неся в руках свое сокровище, некоторые прохожие смотрели мне в след с интересом: «А что же такое красивое несет эта девушка?» Я шла с гордым видом и всем улыбалась, потому что это счастье, когда получилось то, что ты задумал, тютелька в тютельку, что нет никаких сомнений по поводу своего творения.

Что и говорить, я была горда и счастлива. И эти чувства не покинули меня, когда я зашла в салон, и когда мы, с Виолеттой Эдуардовной сами вешали картину на стену, как раз напротив входа, что бы каждый, кто открывал дверь, сразу обращал внимание на эту красоту.

Меня даже не волновало, понравится или нет моя картина заказчице. Главное, что она мне очень нравилась. А я была уверена в своем вкусе.

Конечно, и у Виолетты Эдуардовны вкус был, что надо. Она считала себя знатоком искусства и посещала все художественные выставки в нашем городе.

Когда мы повесили картину, и свет, льющийся из окон, осветил её, у нас захватило дух. Дашка, а это была она, как живая, застыла на полотне. Казалось, что вот сейчас, она шагнет через порог и растворится, как лунный свет в ночи. Картина отливала серебром и дышала прохладой.