Ребята и зверята (илл.)
Шрифт:
— Ну, а потом что? А дрофа что? А ты ей что?!
Он уже выспросил, что дрофу, за дородность и величину, называют ещё «степным страусом»; что у неё на ногах только три пальца, а под горлом кожаный мешок для запасов воды, потому что в безводных степях с водой плоховато; у неё развиты и открыты ушные раковины и что пищу она переваривает не в зобу и в мускулистом желудке (который хозяйки называют «пупком»), а есть у неё настоящий желудок.
Раньше она водилась большими стаями в стенных районах России, Украины, Кавказа и в Средней Азии, а теперь,
— Ну, до этого мы не допустим,— по-хозяйски решил Андрюша,— нужно будет её приручить и начать разводить на фермах! Раз они бывают до пуда весом и вкусные, как индюшки, так есть смысл делать их домашними, и всё!..
— Вот, вот! А тебя поставить заведовать этим делом! — предложила Андрюшина мама.
Она подошла к столу с ножом и горячей сковородкой и собиралась испробовать вкус дрофиной яичницы.
Яйца лежали на столе. Андрей не сводил с них глаз.
— Мама, мама! Смотри-ка! Трясутся!..
И верно: яйца чуть-чуть — еле заметно — дрожали.
— Не надо их разрубать в сковородку! В них кто-то живёт. Пусть разводятся! Пусть приносят пользу!..— взмолился Андрюша.— Вот дотроньтесь-ка, совсем тёпленькие...
Как раз в этот день под скамейкой угнездилась парить наседка.
Курица давно перестала нестись, клохтала, топорщилась и пряталась в тёмный угол под лавкой. Там она просиживала целые дни без еды и питья.
Хозяйка долго с ней воевала: окунала в холодную воду, запирала в чулан, привязывала за ножку. Но курица твёрдо решила обзавестись семьёй. Вид у неё был всклоченный и отчаянный. И, несмотря на голод, холод, купанье в холодной воде, она упорно лезла и лезла под лавку.
Пришлось ей уступить.
Собирались подложить под неё яйца породистых кур. А пока, в виде опыта, сунули к ней в корзину два дрофиных яйца.
Весь день курица их согревала. И только на следующий день к вечеру принесли с птицефермы десяток отборных яиц. Хозяйка стала их осторожно подкладывать под наседку.
Курица кричала на весь дом, трещала языком, выпрыгивала из корзины. У гнезда валялись обломки коричневой скорлупы. А в темноте, у стены, кто-то громко стонал: «А-а-аа! А-аа-ааа!»
Хозяйка пошарила рукой и поймала... птенца!
Это был дрофёнок.
Как только он вылупился, тотчас же отполз от гнезда и на первое время притих. Так всегда поступают все степные детёныши.
Курица возилась в гнезде, искала под собой новорождённого, но нашла только скорлупку.
Вскоре вылупился и второй дрофёнок. Но и этот младенец не принёс матери радости.
Он вывалился из низкой корзинки на пол и на кривых, ещё слабых и гнущихся ножках тоже отполз в темноту.
Мать снова рылась в гнезде, искала детей, вскрикивала, выскакивала на пол и снова лезла в корзину.
Детей не было. Валялись скорлупки.
Наконец Андрюша решил навести в этом деле порядок. Он разыскал по углам «степных жителей» и устроил их в своей шапке-ушанке.
Для обычных птенцов это было уютное, тёплое гнёздышко.
Птенцы приумолкли. Курица тоже начала успокаиваться.
Наконец-то! Согрелись! Успокоились! Блаженствуют! Мальчик обрадованно заглянул в свою шапку... а младенцев там уже и след простыл!
Удрали, забились туда, где им нравилось, каждый отдельно, и в самых, конечно, неподходящих местах.
Защитная окраска их совершенно скрывала, и только стоны, унылые, странные, томные, сразу же наводили на след.
Эти стоны никому не давали покоя.
Курица будто взрывалась, вскрикивала как ошпаренная и устремлялась на стоны детей.
— А шоб вам посчезнуть! Як домовые. И стогне, и стогне! И курица з ими сказилась,— ворчали жители дома, хватаясь за головы.
— Ну ты, директор дрофиного заповедника! Убирай их куда хочешь, но чтобы сейчас же была тишина! Голова от этого воя и стонов раскалывается,— приказал Андрюше отец.
Андрюша вытряхнул птенцов из шапки на середину комнаты. Курица бросилась к своим ненаглядным «цыплятам» и до самого пола распушила пуховую юбочку.
Птенцы зарылись клювами в пух, прижались к горячему телу наседки, и... сразу же в доме наступила приятная тишина.
Не повезло хозяйке с наседкой: столько дней она не могла отбить у неё охоту парить яйца, а сейчас, когда понадобилось, не могла, наоборот, удержать её на гнезде. Не втолкуешь ведь, что для неё специально купили яйца от породистых кур.
Она не желала больше сидеть на гнезде, в темноте и под лавкой. С какой стати?! Её дети уже вылупились. Правда, это были какие-то чудаковатые, странные цыплята. И уроды притом необыкновенные! Но курица была мать. А для матери её дети всегда лучше других.
И сколько же горя приняла она из-за них!
С первой минуты птенцы оказались совсем непослушными. Не они ходили за матерью, а мать целыми днями носилась за ними. Она хлопотала, чтобы их покормить, подзывала к себе, расклёвывала на крупинки и предлагала им пшённую кашу, крутое яичко, творог; рылась для милых цыпляток в навозе, а они только ныли, стонали, разгуливали рядышком, где сами хотели, и брали у неё редко-редко червячка или личинку.
«Яйца курицу не учат», но эти зелёно-коричневые очень даже нахально учили. Заставляли мамашу бегать за ними, не слушались её совершенно и вообще не обращали на неё никакого внимания. И только когда она приседала к земле и распушала свою пуховую юбочку, они дружно бежали к ней греться и спать.
И мать всё им прощала, баюкала и согревала их с нежной заботой.
Вместо уютного, сонного цыплячьего щебета слышалось унылое: «А-аа-ааа!»
— Умирают от голода! — волновался Андрюша. Ведь он целыми днями слышал эти сиротские стоны.