Ребята и зверята (илл.)
Шрифт:
— Мишка! — закричала Марья Петровна.
«Не стреляйте! Мишка, убегай скорее!..» —хотелось ей крикнуть, но голос куда-то пропал.
Она в отчаянии сжала пальцы и почувствовала в них ручку от кастрюльки.
— Мишка, на! — неожиданно вырвалось у неё.
Она взмахнула кастрюлькой.
Мишка понял, что она хочет его угостить, и его босые пятки зашлёпали по крыше. Вот он уже у самого края.
P-раз! Он прыгнул и повис, уцепившись за подоконник. Марья Петровна дрожащими руками помогла ему вскарабкаться.
И
Марья Петровна захлопнула окно и в отчаянии схватилась за голову:
— Что теперь делать? Мишка, Мишка, что ты наделал?! Несчастный!..
Снаружи застучали.
Руки у неё тряслись, когда она отворяла дверь.
— Я заплачу! За все заплачу!—обратилась она к соседям.— Простите, пожалуйста, недосмотрела. Он ведь играл. Он ведь играл! Он ведь ничего не понимает...
Мишка чесал ногой за ухом и весёлыми глазами оглядывал вошедших.
Марья Петровна задобрила соседей, и они ушли со смехом и шутками.
Вернулся со службы Иван Васильевич, и день прошёл, как обычно. Марья Петровна начала успокаиваться. Но руки у неё всё ещё дрожали, и на сердце было неспокойно. Она отложила штопку и прилегла отдохнуть. Мишка пристроился с нею. Незаметно оба уснули.
Резкий, продолжительный звонок разбудил Марью Петровну. Она услышала, как Иван Васильевич прошёл в переднюю. Он недолго там оставался. По квартире разнёсся его раздражённый голос:
— Завтра же в собачий ящик! Довольно! Будет! Пора и честь знать!
Марья Петровна похолодела.
Дверь отворилась. Вошёл Иван Васильевич, а за ним участковый милиционер. Он вынул бланк и стал писать протокол.
Марья Петровна попробовала было сказать, что всё она уже уладила, помирилась с соседями. Тут Иван Васильевич вышел вдруг из себя и стал кричать, что он сейчас же сам застрелит Мишку. Он даже бросился за ширмы, но оттуда раздалось знакомое Марье Петровне рычание.
Мишка почуял недоброе и, весь напряжённый, ощетиненный, приготовился отражать нападение.
Заполнив бланк, милиционер распрощался. Марья Петровна всю ночь не спала. В темноте слышался её умоляющий голос и сморкание. Иван Васильевич молчал и курил. Мишка и Дамка ворочались на подстилках.
Потянулись длинные дни. Наконец пришла повестка: Ивана Васильевича вызывали в отделение. Ему пришлось заплатить значительный штраф и выслушать выговор от начальника отделения. Из милиции он прямо отправился в зоологический сад и полчаса беседовал с директором.
Вскоре после того как он вернулся домой, по Кривому переулку прогромыхала телега с клеткой, и перепуганного Мишку увезли от Марьи Петровны.
Недавно я бродила по зоопарку. Было рано, и посетителей ещё не впускали. Поэтому я удивилась,
Их провожал служитель зоопарка. Женщина вопросительно указала на какую-то клетку и потом кивнула ему головой. Он повернулся и ушёл. Женщина и мальчуган подошли к клетке. В ней лежал большущий бурый медведь.
— Здравствуй, Мишка! — сказал ему мальчуган.— Это вот тебе от нашего Бурчика. Он тоже вырос большой, а всё добрый, гуляет пока что на воле.
И он протянул в клетку туесок. Медведь уткнул в него нос, понюхал туесок и, сразу оживившись, стал когтем поддевать крышку.
В туеске был сотовый мёд. Мишка заурчал от радости. Он выгреб его лапой и, громко чавкая, обсасывал каждую каплю.
А мальчик пока рассказывал ему о том, что делает его брат Бурчик на алтайской заимке.
— Ну, будет, пойдём теперь, Мишка,— позвала его Марья Петровна.— Мы будем часто приходить к нему в гости.
При этих словах медведь вздрогнул. Одна из его лап так и застыла в туеске, а другой он ухватился за железный прут, проводил глазами Марью Петровну и настоящего бердягинского внучка.
ТЮРЯ
Конец мая. Солнце жарит, как в печке. Всё в цвету. И в полях так просторно и тихо, как только бывает на юге, в степях.
Агроном из совхоза шагал по широкому простору полей, любовался волнами поспевающих хлебов, прикидывая что-то в уме, улыбался.
Вдруг у него из-под ног с резким хлопаньем крыльев взлетела тяжёлая, грузная птица и низко, медленно потянулась над полем.
По шумному взлёту, но величине и защитному серова-то-жёлтому оперению агроном сразу же определил в ней степную дрофу-дудака.
Это — зоркая, осторожная птица.
Она издалека приметила человека, но всё выжидала, всё не решалась расстаться с гнездом.
В тревоге и страхе следила она за его приближением и только плотнее прижималась к земле и моргала большим влажным глазом.
Агроном так увлёкся подсчётами, что едва не наступил на неё.
Тут только она поднялась. Но летела так, нехотя, как будто манила, давалась в руки, отводя врага от гнезда.
Человек проводил могучую птицу глазами и перевёл
их к земле: у самого его сапога, в тени стеблей, лежали два крупных продолговатых яйца. Коричневые и зелёные пятна скорлупы и свежий помёт (погадка), которым дрофа, улетая, успела залить гнездо, маскировали их так, что они были совсем неприметны.
Агроном обтёр их травой. Они были тёплые. Он в задумчивости сунул их в карман и продолжал свой путь к дому.
Андрюшке было тогда восемь лет. Он любовался находкой и всё переспрашивал: