Ребята и зверята
Шрифт:
А Наташа тем временем мужественно топала калошами, не теряя Чубарого из виду:
— Чубарик, Чубарка! Ну остановись ты хоть на одну минуточку!
И Чубарый как будто услыхал — пошёл всё тише, тише и остановился. Он поднял голову и загляделся на коров.
Ну, Наташа, теперь разводи пары! Долой калоши — мешают только. Раз, два — калоши полетели в разные стороны.
Наташа ринулась в обход.
Ох, и жаркий же это был день! Пальто и шапка отправились за калошами.
— Чубаренький! Чубаренький! Тпрусь,
Наташа собрала подол платья мешочком и сделала вид, что несёт овёс. Конь недоверчиво покосился, вздёрнул мордой, отбежал несколько шагов и снова покосился.
— Тпрусь, тпрусь! — твердила Наташа с отчаянием. Она как будто помешивала и пересыпала овёс в подоле, а сама подбиралась всё ближе и ближе.
Чубарый потянулся, шевельнул ноздрёй и заглянул в платье.
Наташа быстро ухватила повод. Попался! Теперь уже незачем притворяться. Она опустила платье. Чубарка не поверил, что его надули, и принялся разыскивать овёс. Он дул Наташе в лицо, дёргал её зубами за платье и даже куснул за живот.
Он тормошил её до тех пор, пока она не шлёпнула его по большой лоснящейся щеке:
— Нагнул бы лучше голову, дурной! Надо же мне перебросить поводья.
Ну вот, теперь всё как следует. Остаётся только сесть в седло. Вы думаете, это легко сделать, если стремена подняты так высоко, что до них не дотянешься?
Наташа огляделась.
Недалеко от дороги лежал большой камень. Она подвела к нему Чубарого, взобралась в седло и поехала обратно, устало отдувая красные от солнца и беготни щёки.
Первым ей встретился учитель. Он подобрал на дороге Наташины пальто и калоши и всё удивлялся, не понимая, откуда взялись эти вещи. Пенсне он так и не разыскал и прищурился на Наташу, задумчивый и сосредоточенный.
Наташа подумала, что он сердится и потому щурится и проходит мимо. Она придержала Чубарого и закашляла.
Учитель не обратил на это никакого внимания.
— Тогда отдайте калоши, — не выдержала Наташа. — Вы что, уже домой идёте?
— А-аа, это ты? А я не узнал тебя на лошади. Куда ты помчалась? Чубарый и без тебя отлично нашёл бы дорогу домой.
— Вот этого-то я больше всего и боялась. Прибежал бы домой, напугал бы всех. Мама могла бы подумать, что Юля насовсем убилась. Я затем и бежала, чтобы его не пустить.
— Скажите, какая догадливая! А мне это даже не пришло в голову. Так, значит, ты его здесь, на дороге, поймала, не дома?
Учитель пошёл рядом с лошадью. Наташа рассказывала, как она обманула Чубарого. Учитель внимательно слушал. Несколько раз он пристально вглядывался в простодушное лицо рассказчицы, закидывал голову и хохотал.
— Ну, ты прямо молодец! А я вот потерял очки и теперь не знаю, что делать.
— А где вы их потеряли?
— Да вон, кажется, там…
— Давайте я поищу. Подержите Чубарика.
Наташа спустилась на землю и стала ходить,
— Вот же они! — крикнула она вдруг, поднимая залепленные грязью пенсне.
— Ну, теперь я живу! — повеселел учитель. Он вытер пенсне носовым платком, надел на нос и сказал: — Куда же мы теперь? Домой или к Юле?
— Зачем домой? Дома, пожалуйста, ничего не говорите. Напрасно только достанется Юле, да и Чубарку могут отнять. Лучше поедемте к Юле поскорее. Хотите, садитесь сзади меня… Да не так! С левой стороны надо садиться.
Учитель, улыбаясь командирскому Наташиному тону, полез на спину лошади. Чубарка повернул голову и с удивлением смотрел. Он сразу же почуял, что учитель — неважный ездок. Только учитель занёс ногу, Чубарый изловчился и куснул его за ляжку. Учитель умостился за седлом, потёр ляжку и поправил пенсне.
— А правь ты сама. Я ведь не умею, — сказал он и сконфузился.
Теперь уж и Наташа повернула голову и взглянула на этого странного большого человека.
Юлина голова быстро поправилась, и всё пошло по-старому. Потом, долгое время спустя, стала она у неё сильно болеть.
— Может быть, это от того удара, — сказал доктор.
Боли мучили Юлю круглый год. А зимой ещё и Соня сломала себе руку.
Раз вечером возвращалась она мимо колоды, где поят лошадей.
Там стояли чьи-то кобылицы. Чубарка, конечно, заартачился, заплясал на льду, поскользнулся и упал.
Падая, Соня вытянула руку вперёд, и рука сломалась. Кость хрустнула в двух местах — у кисти и чуть пониже локтя. Это было так больно, что, по словам Сони, во рту у неё стало «ужас как сладко, а в голове сразу замигали звёзды».
В это время проходил какой-то знакомый. Он подбежал, поднял лошадь и Соню:
— Что, больно?
— Очень, — сказала Соня сквозь зубы. — Ох, не троньте руку! Домой! Ведите Чубарого в поводу.
Мы с матерью разматывали нитки. Вдруг открылась дверь. В комнату вошёл пар, потом Соня, неся перед собой согнутую руку, потом знакомый, поддерживая её.
У Сони слетела шапка, голова растрепалась, и одна бровь вздёрнулась, как у мамы, высоко, до самых волос.
— Не пугайся, пожалуйста, — сказала она матери, — я просто сломала руку. Но Чубарка тут ни при чём. Он сам тоже упал и ударился.
Мать посмотрела на неё широкими глазами и схватилась за голову:
— Полжизни… Всю жизнь вы у меня отняли со своим Чубаркой! Что мне только делать с вами, не знаю!
А после что поднялось! Все забегали, засуетились. С Сони начали снимать тулупчик. Только дотронулись до рукава — Соня как закричит! Стали резать рукав. Вынули руку. Она распухла, стала как полено. Кто-то сказал, что надо её в горячую воду. Опустили в горячую воду. Потом стали спорить:
— Зачем в горячую? В холодную надо.