Рецепты еврейской мамы
Шрифт:
Можно, я не буду рассказывать, что было потом, потому что это «было потом» полностью свалилось на мои плечи. Это я оказалась «дрянной девочкой, которая должна быть сурово наказана». Это меня бабушка Аня впервые в жизни отстегала поясом от халата. Это со мной отказались разговаривать не только моя мама, но и все дети, кроме Аркашки Иванченко, которому тоже влетело. Повезло во всей этой истории исключительно Свете и Кляксе. Отныне щенок жил в семье директора типографии, а Свете купили целую кучу новых игрушек, которые до этого ею выпрашивались без особого результата.
Из взрослых людей меня поддержала только моя Мирра, ну и, наверное, дядя Боря. Во всяком случае, он махал мне рукой и ободряюще улыбался, проходя мимо нашего балкона, на котором я куковала все дни, не смея покидать квартиру. А Мирре было все равно, что скажет моя мама. Она приходила
Мирра меня не утешала. Она просто рассказывала мне, что в жизни случаются вещи и пострашнее бойкота соседей и родителей. Именно тогда я узнала об истории ее древнего народа и о тех бедах, которые пришлось пережить и многим поколениям евреев, и даже тем людям, которых я хорошо знала. Взять хотя бы семью Беренштам…
Оказывается, Арон Моисеевич и Софья Нахимовна Балагула – родители Анны Ароновны – родились и выросли в Одессе, давным-давно, еще в царское время, и семье Арона Балагулы принадлежало сразу несколько лавочек, в которых работали менакеры и бодаки, то есть те, кто подготавливал мясо животных согласно кашруту для продажи на Привозе. Девушка Софочка Зегер была родом из бедной рабочей и многодетной семьи, но выросла, вопреки тяжелой жизни, талантливейшей кулинаркой и писаной красавицей. Когда она вышла замуж за Арона, то оказалось, что блюда, которые она готовит, покупают самые богатые жители Одессы, а всякие состоятельные еврейские семьи стоят в очередь, чтобы пригласить Софью готовить на свадьбы, поминки, именины и прочие важные семейные торжества. Арону тоже понравилось ремесло супруги. Он стал активно ей помогать, и маленький семейный бизнес через несколько лет привел Балагулов-младших аж в Москву. И не просто так, а по приглашению какого-то знатного сановника из тех, кто надзирал за малыми народами царской России. Уже в Москве и уже после революции у Балагулов родилась дочка Анечка. С приходом новой власти талант Софьи Нахимовны и ее супруга продолжал оставаться востребованным. Только теперь они кормили не царских чиновников, а советское начальство аж в самом Кремле.
Наступил 1937 год, и Арон Моисеевич первым почувствовал приближение несчастья. Анечке тогда стукнуло 16 лет, и родители срочно отправили ее в Одессу, якобы проведать родню. Через три дня Арона и Софью арестовали, потом судили, а потом и расстреляли как врагов народа, которые пытались отравить высшее руководство страны… Аня узнала о страшных московских событиях от родственников, но поначалу не поверила им. Во-первых, ей рассказали не всю правду. Анечка знала лишь, что кто-то оклеветал ее родителей и их увезли в другой город, чтобы проверить анонимное заявление. Да и сам папа намекал ей на возможное развитие событий перед отправкой дочери в Одессу. Во-вторых, юной девушке вообще было не до того. В Одессе она встретила и полюбила красивого еврейского юношу, Бораха Беренштама, киевлянина, который тоже приехал на лето к родным на море. О, это была самая настоящая и великая любовь, которая обернулась, по мнению семейства Балагула, страшнейшим позором – Анечка оказалась беременна. Испугавшись за судьбу своей первой и великой любви, девушка с началом осени не вернулась в Москву, а уехала вместе с любимым в Киев, где и родила сына. Беренштамы-старшие спокойно приняли юную невестку и очень полюбили внука. А потом началась война. К тому времени Аня уже знала, что родителей судили. Не знала только, что их уже нет в живых.
С началом войны Бораха призвали в армию, а Аню с малышом, которому только исполнилось четыре годика, отправили от беды в Москву. Все годы войны Аня трудилась на заводе, работая сутками для победы, воспитывая в одиночку сына и ожидая писем от мужа. Весной 1945 года Борах вернулся с фронта, пройдя войну от первого до последнего дня, что называется, без единой царапины. «Это потому, что его защищала моя любовь!» – свято верила Аня и молилась сразу всем богам – и русским, и еврейским, и советскому богу – Сталину. А вот родителям Бораха не повезло. Они были угнаны из Киева в Польшу и погибли в концлагере. Тогда еще многие не знали, что старшие Беренштамы разделили судьбу сотен тысяч своих сограждан и соплеменников – евреев.
После войны семья вернулась в Киев, где
Конечно, в изложении Мирры для меня, пятилетней, история звучала чуть иначе, чем я ее излагаю сейчас, и казалась очень волнующей, хоть и случившейся в реальности сказкой. На несколько долгих месяцев приключения Айвенго, леди Ровены, других моих любимых героев вроде Тома Сойера, Квазимодо, Васька Трубачева и даже Незнайки были напрочь забыты. Конкуренцию рассказу о жизни маленькой Анны Ароновны и ее дяди Бори могла бы составить история самой Мирры, но та отделывалась только какими-то отрывочными сведениями, предпочитая рассказывать о других. Разговоров о суровом кашруте и убитых животных я уже не боялась, зато историю еврейского народа в изложении Мирры помню и сегодня даже лучше, чем мифы Древней Греции (книжки, зачитанной мной до дыр).
До 1 сентября – дня нового учебного года и официального открытия нашего садика после ремонта – оставалось несколько августовских дней. Я наконец была прощена. Находясь «в темнице сырой», мне очень хотелось «отомстить всем врагам и предателям», начиная от счастливой Светки и заканчивая прочими подружками, которые не проведали меня ни разу. Но рассказы Мирры не пропали даром. Я сравнивала свое маленькое горе с теми несчастьями, которые выпали на долю Анны Ароновны, ее мужа, других знакомых и незнакомых мне людей, и понимала, что обиды мои не стоят выеденного яйца. Тем более что старшие и почти взрослые дети, не малышня типа меня, а те, к которым я относилась с большим уважением, вроде сестер Рахубовских, Любы Уманской, Сашки Китайского, Оли Дейдей, Андрея и Сережи Сидоренко и прочих решили, что я «свой парень» и «вообще молодец», раз не выдала никого и мужественно пострадала «за справедливость». Теперь меня единственную из всего «малышковского» двора не прогоняли от теннисного стола, когда они там собирались на свои турниры, и даже брали с собой в кино не на детские сеансы, а на вполне себе взрослое послеобеденное время.
Для Анны Ароновны я приготовила сюрприз. Мирра тоже знала рецепт знаменитого мамуля – еврейского манного печенья. Я лихо отстучала его на бабушкиной печатной машинке аж два раза – для мамы и для Беренштамов, так как копировальной бумаги у нас дома не было.
Вот как он выглядел:
Мамуль от Мирры
Взять 2 стакана манки, 1 стакан горячей кипяченой воды, в которой растворены 3 столовые ложки сахара, и 1 стакан растопленного масла или маргарина. Замесить тесто, положить его в пакет, пакет убрать в холодильник и уйти на работу.
Вечером взять 1 стакан любых орехов, поджарить их и размельчить в ступке. К орехам добавить неполный стакан сахара и 3 столовые ложки гюльбешекер (розового варенья), перемешать. Из теста скатать шарики размером с шарик для настольного тенниса. Сделать в шариках пальцем выемку, положить туда чуть-чуть начинки и залепить отверстие (как пирожок). Чуть приплюснуть каждый шарик донышком стакана и зубцами вилки сделать узорные вмятины. Выпекать при температуре 120 градусов до розоватого цвета. Горячими посыпать сахарной пудрой. Очень вкусно!
– А Анна Ароновна не обидится? Ведь это мой рецепт. У нее, наверное, все как-то иначе? – волнуется Мирра.
– Ну и что? – Я очень довольна работой, потому что Мирра внимательно следит за тем, чтобы я не наделала ошибок, да еще и помогает нарисовать под рецептом самую настоящую розу, которую мне остается только раскрасить цветными карандашами. – У Анны Ароновны точно не так. Она еще туда какие-то духи льет, которые пахнут бабушкиной пудрой.
– Это, наверняка, эссенция, – смеется Мирра. – Пока была жива моя мама, у нас дома тоже всякие подобные вкусности водились. Это теперь я обленилась. Если ванилин в доме есть – уже счастье! Понимаешь, мне-то стараться кулинарничать не для кого…