Речь без повода... или Колонки редактора
Шрифт:
Огороды у здешних крестьян жалкие, лук да картошка. Михал Иваныч говорил:
— Я и не отличу, где жито, где просо…
Помню, дед Тимоха из деревни Шаробыки жаловался мне:
— Случись лошадь запрячь — так некому. На всю деревню я один…
Я спросил его:
— Если бы государство вернуло землю крестьянам, что тогда?
— Кому это надо? — ответил Тимоха. — На бутылку и так любой заработает. Землю пахать разучились… Беда…
Вернемся к деревенской прозе. Белов, Лихоносов, Астафьев, Распутин — талантливые, яркие писатели. Тем не менее в основе их творчества —
Писатели голову ломают: «Где ты, Русь? Куда девалась? Кто тебя загубил?»…
Кто, кто… Да любой семиклассник знает — кто!
Однако эта трагическая истина не для советских писателей. Пусть даже и весьма талантливых…
ТАК ПИТЬ ИЛИ НЕ ПИТЬ?!
Отечественное пьянство достигло, как известно, раблезианских масштабов. Всегда пили много. Но сейчас как-то остервенело. С каким-то отчаянным размахом.
Я вспоминаю Ленинград. Обычное утро. Томительные часы до открытия винных магазинов. Легионы опухших, подвижных, не опохмелившихся алкашей.
Помню, шел я от Разъезжей к Невскому. Шестеро абсолютно незнакомых мужчин взволнованно поделились:
— Але! Мужик! На Коломенской дают ОПЕРАТИВ!
(Кстати, замечательный пример народного словотворчества. Вместо изысканного и непонятного «аперитив» — конкретное и содержательное — «оператив», то есть оперативное, радикальное средство…)
Короче, пьют. Повсюду и беспрерывно. Пьют любую гадость. Пьют лосьоны и шампуни. Пьют в общественных туалетах и на садовых скамейках…
Как-то раз мои друзья повстречали жуткого забулдыгу. Угостили его шампанским. Забулдыга выпил и говорит:
— Третий раз в жизни ИХ пью!..
Он был с шампанским на «вы».
Можно лишь с ужасом догадываться о том, что он пил в обычных случаях…
Будем справедливы. Государство встревожено таким размахом. Появляются бесчисленные статьи о вреде алкоголя. Лекторы и публицисты не жалеют доводов и аргументов. Органы милиции грозно бряцают своими уложениями.
А размах народного пьянства все ширится.
Лет восемь назад по указанию свыше были реорганизованы заводские многотиражки. В них были учреждены специальные отделы. Я заведовал таким отделом в газете ЛОМО (оптико-механическое объединение). Назывался отдел туманно — «Право и мораль». Конкретно же речь шла только о пьянстве.
Четыре года я исследовал этот вопрос. Написал около двухсот корреспонденции. Пытался теоретизировать. Участвовал в горкомовских семинарах на эту тему (сам едва не спился окончательно).
В результате осознал неразрешимый глобальный парадокс. В чем его суть?
Государство безусловно заинтересовано в том, чтобы люди являлись на работу абсолютно трезвыми.
— Не пей! — уговаривает тебя государство и шепотом добавляет. — С утра…
А вечером — пожалуйста. Сколько влезет…
Что угодно может пропасть из советских магазинов — лук, яйца, колбаса, туалетная бумага… Только спиртное не переводится, в столичном городе и в деревне, в тундре и в пустыне…
Все знают, алкоголь — колоссальная статья государственного дохода. Однако не это главное. Куда важнее другое обстоятельство:
Алкоголь — безотказное средство тотального наркоза.
И действительно. Алкоголик почти всегда социально инертен.
Алкоголик полностью сосредоточен на единственной бредовой идее.
Алкоголик легко управляем из-за постоянно терзающего его чувства вины.
Алкоголик крайне неприхотлив во всем, за исключением основной страсти.
И так далее.
Массовое народное протрезвление обрело бы грозный фигуральный смысл. Последствия могли бы стать катастрофическими для властей.
Трезвый рабочий начинает задумываться о жизни. Сопоставлять и анализировать факты. При убогих возможностях советского досуга он неизбежно берется за книгу. То, что предлагает ему заводская библиотека, — непереносимо. Поэтому следующий этап — иностранное радио, нелегальная литература…
А дальше что? Подумать страшно…
Вот и получается дикость. Государство широко распахивает двери винных магазинов:
— Пей! Гуляй! После работы — сколько угодно!
А утром — плодотворный, созидательный труд, активное строительство светлого будущего…
Миллионы активных строителей просыпаются с дикой головной болью. И на горизонте их светлого будущего маячит стакан…
Помню, спросил я утром на ЛOMO знакомого фрезеровщика:
— Ну как, Леша, поправился?
— Поправился, — говорит. — Словно на каменку в бане плеснул, аж зашипело!..
На свободе жить очень трудно. Потому что свобода одинаково благосклонна и к дурному, и к хорошему. К щедрому небу демократии энергично тянутся самые разнообразные цветы.
Хорошее в человеке раскрывается легко и полно. Хамство и низость беззастенчиво заявляют о себе.
Больше года мы терпели двух симпатичных проходимцев. Больше года прощали им так называемые — маленькие слабости. Больше года выдумывали для их пороков снисходительные наименования. Так жалкие финансовые махинации наших боссов дружелюбно именовались — «волевой арифметикой».