Речь без повода... или Колонки редактора
Шрифт:
Мой школьный учитель, добродушный, тихий человек, говорил про озорного еврейского юношу:
— Еврей, а хулиганит…
Усматривая здесь двойное преступление…
В лагере я спросил оперуполномоченного:
— Почему среди евреев нет осведомителей?
Тот ответил:
— Сам посуди. Еврей, и к тому же — стукач! Это слишком…
Знакомый деревенский паренек рассказывал:
— К нам в МТС прислали одного. Все говорили — еврей, еврей… А оказался пьющим человеком…
Еврей — знай свое
А не еврей — докажи! Предъяви документы. Объясни, почему ты брюнет? Почему нос горбатый? Почему «эр» не выговариваешь? Почему ты Наумович? Или даже Борисович? Про Абрамовичей я уж и не говорю…
Бывало, что люди утаивали свое еврейство. Можно ли их осуждать? По-моему — нет.
Нормальные люди действовали разумно. Не орали без повода — я еврей! Хоть и не скрывали этого.
И вот мы приехали. Евреи, русские, грузины, украинцы… Русские дамы с еврейскими мужьями. Еврейские мужчины с грузинскими женами. Дети-полукровки…
И выяснилось, что евреем быть не каждому дано. Что еврей — это как бы почетное звание.
И вновь мы слышим — докажи! Предъяви документы. Объясни, почему ты блондин? Почему без затруднения выговариваешь «эр»? Почему ты Иванович? Или даже Борисович?..
Между прочим, это и есть расизм. Ненавидеть человека за его происхождение — расизм. И любить человека за его происхождение — расизм.
Как это у Шекспира:
Она меня за гены полюбила, а я ее за состраданье к ним.
Будь евреем. Будь русским. Будь грузином. Будь тем, кем себя ощущаешь. Но будь же и еще чем-то, помимо этого…
Например, порядочным, добрым, работящим человеком. Любой национальности…
Спорное, но выразительное определение еврейства дал Борис Меттер:
— Еврей — это тот, кто выписывает газету «Новый американец»!
КР ИНОГДА МЫ ПОДОЛГУ СПОРИМ В РЕДАКЦИИ…
Иногда мы подолгу спорим в редакции — кто же наши читатели? Эти споры не утихают полтора года… Одни говорят:
— Нас читает и поддерживает Брайтон. Там живут энергичные, предприимчивые люди. Их не волнуют отвлеченные, литературно-философские проблемы. Им нужны практические сведения, реклама, хроника, бизнес. Ну и конечно — спорт. И больше ничего… А мы им предлагаем какие-то дискуссии…
Другие утверждают:
— Нас любит рафинированная интеллигенция. То есть сравнительно небольшой процент эмигрантов. Те, кого волнуют проблемы искусства, философии, религии… А всяческие кроссворды и бейсболы им не требуются…
Третьи подчеркивают:
— Нас
Четвертые просят слова:
— Наши подписчики — бывшие советские граждане. Им хочется знать, что происходит на родине. Как обстоят дела с экономикой? Что нового в правозащитном движении? Возможны ли какие-то демократические перемены? А мы им подсовываем эмигрантскую тематику…
Пятые высказываются следующим образом:
— Что значит — «Новый американец»? Кто придумал такое узкое наименование? У нас сотни подписчиков вне Америки. Кроме того, нас читают американские слависты. Нас читают старые американцы русского происхождения. И уж конечно, представители трех эмигрантских волн…
Разобраться в этих спорах очень трудно.
Допустим, нас читают «простые люди». Тогда почему интеллектуальная дискуссия о еврействе вызвала столь бурную читательскую реакцию?
Предположим, нас читает только рафинированная интеллигенция. Чем же тогда объясняется шумный успех спортивных материалов?
Оказывается, все не так просто.
Оказывается, евреи любят русские стихи. Православных волнует судьба Израиля. Бывшие советские граждане живо интересуются западным кинематографом. А у трех эмигрантских волн — масса общих проблем. И сходства между ними больше, чем различий…
И все-таки, кого считать новым американцем? Может быть, необходим кандидатский стаж — год, два, три? Или соответствующая прописка? Непонятно…
И опять — спорная, но выразительная формулировка принадлежит Борису Меттеру:
— Новый американец — это тот, кто выписывает газету «Новый американец»!
КОЛЕСО
Американцы чрезвычайно бережно относятся к своей истории. Видимо, это происходит оттого, что история у них — короткая. Бурная, но короткая — всего двести лет.
В ней отсутствуют фараоны и пирамиды, мифические реликвии и древние археологические святыни.
Есть обозримая история новейшего времени. И каждый штрих в ней — абсолютно достоверен.
Любовь американцев к своему прошлому напоминает трогательные отношения индусов с водой. Или японцев — с жизненным пространством. Оно и понятно. Если чего-то мало, люди начинают этим дорожить.
Американцы берегут памятники своей истории. Создают для каждого исторического булыжника необходимый убедительный фон.