Речка Устья. Стихотворный рассказ об одной русской местности

Федорчук Виктор Николаевич

Солдат из Питера по фамилии Львов.

О сходке прослышал он днем вчерашним,

А ночью в Углич ушел. И вот –

Подъехали в Ильинское угличане

И быстро нас разогнали... Да.

А Старухин спрятался; помнится – в бане.

Его все-таки расстреляли тогда.

Старухин – не наш, но и Львов – уж не сельский.

Что нам было тогда до этих двоих?

Жить своим умом, видишь ли, не захотели,

Решили поучиться у других.

Кто из них был – как лист последний,

А

кто – как первый жестокий мороз?

Так и не поняли ни я, ни соседи,

Зачем к нам черт тех двоих принес?

Да, было в Ильинском той осенью жарко.

Решил я больше не участвовать в мятежах:

Вот глядите, – без оглядки от выстрелов убежав,

Потерял я по дороге шапку.

...А что мы потом потеряли все вместе,

Это знают и куры мои на насесте.

Отступление о целине

Заросла тропа,

Там – излом-трава,

Ох, колючая, эх, липучая.

Нет! Тропа – не по мне,

По простой целине

Пойду лучше я.

Русских дел целина

Широка и вольна,

В ней бескрайнего чуда россыпи.

Тот, кто любит бродить,

Чудеса находить,

Целиной той набродится д'oсыта.

В нашей долгой стране

Тропы есть в целине,

Но на них стебли трав, словно надолбы.

Ну а я, зная Русь,

Без тропы доберусь;

А куда – не скажу.

Куда надобно!

КАТЫРЕВА ЯМА

Памяти Оли Черновой

Поклоны ив воде речной –

От жажды бесконечной.

Людей же тянет в мир иной

Для дел околоречных:

Для полоскания белья,

Что выстирано в бане,

Для дела дельного и для

Пустого дела тянет;

Одних людей – для ворожбы,

Других – для дел сердечных,

Обычно – просто для косьбы

Травы приречной;

Иные любят рыб ловить

Из тайн глубоководных,

Другие

здесь хотят забыть

Про мир негодный.

–––

Анне К'aтыревой душно и жарко,

Не спасает и свежий рассвет.

Ей своих дочерей, ох, как жалко,

А себя – уже нет.

К Устье утренней – по Пуст'oшке,

Шаг ее – тороплив.

Из тумана, как шалые лошади,

Вырастают призраки ив.

Вдоль по лугу сенокосному

Анна почти бежит,

Чтоб скорее, скорее кончились

Ее жизнь, ее страх, ее стыд.

–––

…А вчера свиноматка Фроська

Залегла наконец-то рожать.

Был уж вечер. Соломы в станок подбросив,

Анна приготовилась ей помогать.

Родились четыре сначала,

Через час – еще два.

Анна пуповины перевязала,

Рты очистила поросятам. Едва

Это сделала, Фроська забеспокоилась, заворчала,

Но вроде уснула. Надо ждать,

Когда выйдут другие. Сколько их будет – три, пять?

«Какая Фроська ворчливая у меня.

Эх, мало даем соли, клевера да ячменя».

…Лампа тусклая еле светила.

Задремала Анна и ей

То ли вспомнились, то ли приснились

Глаза ее дочерей,

А потом – бесконечное сено,

Что ворошила и огребала она,

Как пришла с покоса и села

У избы возле окна.

И увидела пьяного Павла.

Он сказал: «Что расселась, смотри,

В огороде трава, словно патлы

У бабы, нечесаной с девичьей поры,

И пора уж давно (такую-то мать)

Огород поливать.

А днем я всю избу перерыл,

Из еды нашел лишь твор'oг.

Зарабатывать я бы тоже мог,

Коль с хорошей еды набрался бы сил.

Твой свинарник, я слышал, хвалят,

А в доме – ни мяса, ни сала,

И дети наши заброшены.

Что нашел я в тебе хорошего?

Да, душа когда-то – была... А – тело?

Но теперь и душа очерствела...

Упросил я, Анна, свою мать

Наших детей в дом отцовский забрать...»

Он ворчал, будто небо при громе

Или голосом чавкающих свиней.

...Проснулась Анна и видит –

Нет поросят на соломе!

Их нет ни рядом с Фроськой, ни под ней.

Свинья, видать, родил'a остальных,

И съела кровавый посл'eд,

А за ним – и детей всех своих.

Нет поросят! Совсем нет! Нет!..

–––

Наступал неизбежный тяжелый рассвет.

Появился Пикулин – колхоза начальник.

«Поросят сколько?» – спросил он сначала.

«Не знаю, – говорит Анна в ответ.–

Не увидела я, как Фроська

Стала опять рожать,