Речка Устья. Стихотворный рассказ об одной русской местности
Шрифт:
А потом поросят и съела».
«Брось-ка!
Если – так, то тебе несдобровать:
Ты вред нанесла колхозу,
А, значит, и всей стране.
Нам ведь, знаешь, отовсюду угрозы,
Мы нынче, как на войне.
Потому я должен, как руководитель,
Сообщить, кому надо, что ты – вредитель».
«Ты сам-то загнал, – забыл уж? – коня
И пьешь, как мужик мой запойный.
Забыл, что двое детей у меня,
А Павел – что ветер вольный?
Разродилась-то Фроська лишь к середине
А я в прошлый день устала очень».
Засмеялся тогда Пикулин
И сказал, глядя Анне в глаза:
«Мне щадить тебя нельзя,
Чтоб меня с должности не турнули.
А о детях-то не беспокойся:
Свекровь возьиет их к себе.
Ты подумай-ка лучше о своей судьбе,
Скоро спать-то придется в казенной избе,
И жить – по команде “Стройся!”»
Он ушел. Анна села
Рядом с логовом Фроськи на пол.
Ни о чем думать не хотелось
(Хорошо, что Пикулин ушел).
Лампы тусклые, плохо видно...
Фроськины роды – как страшный сон...
Жито, отданное в район,
Требуют голосистые свиньи...
Ей страшно стало. Но больше – стыдно
За себя и такую жизнь,
Когда телу всё же бывает сытно,
Но нету хлеба для бабьей души.
Что утешит?
Не Пашка же, играющий в карты с парнями,
Не доски же скользкие на свинячьем дворе,
Не мухи же, липнущие при летней жаре,
Не плетюга же с сеном, будто с камнями,
Не пыль же от сена при зимней тряске,
Не сон же тяжелый, как на вилах навоз,
Не рука же мужа с ремнем для острастки
И не дом родительский – дом-то быльем порос...
Разве дети? Но для них уж не будет времени,
И сейчас-то ласкаешь больше поросят, чем ребят...
Есть ведь в деревне крепкие семьи-то...
Захотелось Анне отдохнуть от себя
И увидеть, как ястреб кружится
Над рекой и кустами ив...
Там весной когда-то цвели калужницы,
А над ними струился прозрачный речной разлив.
–––
Катырева Анна –
Розовый платок.
Что спешишь так рано
Этот пить глоток?
Как детей-то бросишь?
«Я уж – не жива...»
Ноги, губы, косы,
Водная трава...
Эх, Катырева Анна,
Платочек – розов цвет.
Есть – Катырева яма,
Анны – нет.
–––
Ее хватились в тот же день.
Искали долго по порогам
Домов окрестных деревень.
И, наконец, в Большие Роги
К покосам пойменным идя,
Платок ее нашли однажды.
Платок лежал на сене влажном,
Как Фроськи мертвое дитя.
...Там, где не видно ни креста, ни камня,
Где ивы над водою виснут,
Осталась – Катырева яма
На месте жизни.
Отступление
Если будет день всепрощения
У высшего в мире суда,
Бог скажет особое мнение
О женщинах русских тогда.
Он скажет:
«За грех в своей жизни
Они заплатили вполне –
Трудом тяжелым излишне
И голодом по весне,
И тем, что детей бесконечно
Смывало военной волной,
Что знали лишь поле да печку...
Они заплатили судьбой,
В которой мужицкое дело
Решать приходилось, когда
Мужик – то в город, то в пекло
Войны,
То в хмель – в никуда.
Грехи они оплатили
Не только страданьем,
А тем,
Что хлебом часто делились
(Коль не было худо совсем),
И тем, что счастья хотели
Назло пророкам иным,
А всех несчастных жалели
Счастливым сердцем своим,
И тем, что веселыми были,
Когда был правитель суров,
И тем, что жарко любили
Беспутных своих мужиков,
И тем, что упавшую долю
Несли,
На судьбу не греша,
Что всё же – на Высшую волю
Надеялась их душа».
…Бог скажет –
И станет иначе
В стране, где сплошной снегопад,
Где кони безумные скачут
Да избы всё время горят.