Рецидивист 2. В законе

Deadnoser

Родимчик пришпорил лошадь, направляя её к голове колонны. Бредущие в первых рядах каторжане были измотаны больше всех в партии: ведь именно они задавали скорость всей колонне, но всегда, по мнению конвоя, двигались слишком медленно. Именно в их спайке было уже два покойника, чьи окоченевшие тела по очереди несли заключенные, оказавшиеся с несчастными на одной цепи. Поравнявшись с головой этапа, офицер резко осадил лошадь. Животное поскользнулось и, проехав по грязи несколько метров, крупом сбило с ног двоих каторжан. Упавшие заключенные в свою очередь свалили еще нескольких товарищей по несчастью. Через несколько мгновений вся спайка барахталась в грязи, путаясь в оковах и тщетно пытаясь подняться. Этап встал.

–

Твари! – рассвирепел Родимчик, выхватывая из-за голенища нагайку, которой в исступлении принялся охаживать упавших. – Встать, суки! Уроды! Встать!

Но копошащиеся в грязи каторжане, слыша свист кнута, лишь глубже вжимали головы в плечи, закрывались руками, стараясь уклониться от обжигающих ударов. На выручку офицеру сбежались рядовые. Слаженно действуя прикладами и сапогами, солдаты быстро навели порядок и поставили упавшую спайку на ноги. Колонна вновь продолжила движение.

– Ваш бродь, – позвал офицера Белобородько, – разрешите обратиться?

– Валяй, – раздраженно откликнулся Родимчик.

– Зря вы так переживаете, ваше высокородь, – укоризненно покачал головой конвойный, – от этого несварение может приключиться, али боли головные. Просто вам внове, а я человек тертый. Вы на них внимание сильно не обращайте, спокойствие, оно при нашем деле – первейшая вещь! Я-то ужо не первый годок сопровождаю, знаю, чего говорю. А спайку первую лучши в середку передвиньте, а то в ней новые покойники образуются. Мне-то их не жаль, но путь длинный – пусть своими ногами топають.

Выслушав тираду подчиненного, Родимчик угрюмо кивнул, но – таки прислушался к совету. Сделав необходимые распоряжения, офицер поехал бок о бок с бывалым солдатом.

– А вот скажи мне, Белобородько, неужели каждый этап такой… такой, – Родимчик замялся, подбирая формулировку, но конвоир понял его с полуслова.

– Когда как. Инда гладко, инда нет. Самое милое дело, когда этап идет на «слове старосты», и нам тогда послабление выходит, да и душегубов никто плетьми не погоняет. И никогда «на слове» побегов не случалось, сами же каторжане друг за другом смотрят.

– Это как? – с интересом спросил Родимчик.

– А так, – пояснил Белобородько, – находиться иногда среди каторжников человечек весомый, его тати сами из толпы выделяют, «старостой» нарекают. Он от всех этапников с нами, с конвоем тоись, разговор ведет: ну там, чтобы не погоняли палками, кормили по-людски, а взамен он обещается порядок средь своих людей держать. И держит-таки, ну там, чтоб не бунтовали, не бегли, поторапливает сам. Следит, одним словом. Если этап на «слове» идет, считай полдела сделано. А этапы иногда бывают ого-го, не чета нашему. Кандальных две-три тыщи на каторгу, да еще ссыльные налегке, да еще с ними и семьи с детьми, повозки со скарбом, лошади, да наш брат солдат здеся же. Настоящий караван-сарай. Попробуй, уследи за всем. Тут-то всякие тякать и мастыряться. Но и «на слове» оказии случаются: ить власть над сбродом энтим у одного старосты в руках. Бунт устроить – раз плюнуть. Я, правда, не попадал, но Трохимчук, – Белобородько указал на своего приятеля, идущего по другую сторону колонны, – попробовал того добра вволю. Из тогдашнего сопровождения почитай только половина уцелела, остальных цепями подушили, да из ружей отнятых постреляли. В бега полтыщи каторжан ушло, а тысячу конвоиры ухлопали. Старшой этапа, говорят, после этого застрелился, царство ему небесное, – Белобородько размашисто перекрестился.

Родимчик судорожно сглотнул, и тоже осенил себя крестным знамением. После этого беседа заглохла сама собой. В Недюжиное этап вошел в сгущающихся вечерних сумерках. При прадеде нынешнего хозяина Недюжинное было процветающим поместьем. Скотопромышленник Петухов некогда разводил здесь скот и немало в этом преуспел. Деду, а затем и отцу нынешнего владельца поместья пришлось

изрядно потрудиться, чтобы пустить на ветер грандиозное состояние прадеда. Так что к нынешнему времени от большого процветающего поместья осталось лишь несколько жилых домов, да пустые хлева и конюшни, вмещающие в былые времена многочисленные поголовья скота. Вот в этих пустующих помещениях Петухов – младший и расположил обессиленных каторжан. Солдаты быстро загнали заключенных под крышу, где последние попросту рухнули на покрытый остатками прелой соломы земляной пол. Родимчик самолично расставил караулы, отдал заместителям соответствующие распоряжения, а сам отправился на званный ужин к хозяину поместья. На Недюжинное неспешно опустилась ночь. В затхлой темноте старого хлева, где за долгие годы запустения так и не выветрился запах навоза, вповалку лежали каторжане. Тем, кому посчастливилось забыться во сне, и хоть на мгновение вырваться из ужасающей действительности, завидовали те, кого сладкие объятия Морфея обошли стороной. Каин тоже не мог уснуть: болели сбитые кандалами руки и ноги, ныли попробовавшие солдатских палок ребра. Раздражал сосед-покойник, которого пришлось нести всю дорогу на своем горбу – так уж вышло, что попал Каин в ту самую злополучную первую спайку. Мысли бежали вяло – болела голова, ей тоже досталось от армейских кованных ботинок. Нужно было срочно что-то делать, но на обдумывание этой мысли просто не было сил.

– Слышь, босяк! – услышал Ванька чей-то сиплый шепот. – Тебе говорю, – неизвестный подергал Каина за рукав, – тебя ведь Прохором кличут?

– Ну? – устало спросил Каин.

– Проха, земеля, в бега надо! Сдохнем мы на каторге! Те Мирон Никитич[2] сколь отмерил?

– Пятнаху.

– А мне четверть – столько на киче не протянуть! Валить надо! Прям щас! Потом поздяк метаться: после Орловского централа конвой свежак глазастый. А в Сибири совсем тухляк – на тыщи верст тайга, сгинем на раз! Ща наваливать над…– Шныра зашелся сухим кашлем.

– Как? – прошептал Каин.

– Ты же медвежатник, внатуре, знатный, – прокашлявшись, произнес Шныра. Замок спаечный ломанешь?

– Раз чихнуть. А дальше чего?

– Дальше ништяк: я дыру в соломе под стеной надыбал – на старый подкоп похоже. Попробуем в него щемануться – авось выгорит?

– Готов рискнуть? – поинтересовался Ванька.

– Не очкуй! Все путем! – ободрил его каторжник.

Каин нашел спаечный замок, пробежался по нему пальцами.

Закрыл глаза и сосредоточился, представляя схему запорного механизма и принцип его работы. Вытащив из сапожной подошвы маленький гвоздик, Каин вставил его в замок. Одно движение рукой и замок бесшумно открылся.

– Отжал нутряк? – сообщил Каин подельнику.

– Т-с-с! – шикнул незнакомец, сползая с общей цепи. – Сползай с цепи и ползи за мной, только тихо.

Каин, стараясь не шуметь, пополз за новым знакомцем. Держась за цепь сковывающую ноги напарника, Ванька неотрывно следовал за ним в темноте. Неожиданно товарищ по несчастью нырнул в какую-то яму. Каин поспешил последовать его примеру – нащупав в темноте лаз, вырытый кем-то в земляном полу, Ванька рванулся к свободе.

15.07.1884 г.

Москва.

Копыта звонко цокали по булыжной мостовой. Раскрасневшийся извозчик неустанно понукал изнывающее от летнего пекла животное. Старый мерин укоризненно косился на хозяина, но справно трусил мелкой рысцой. Извозчик усердствовал не зря: в его видавшем виды открытом фаэтоне восседали респектабельно одетые господа, что заплатят за поездку не скупясь.

– Через квартал повернешь направо, – распорядился один из двух пассажиров – маленький чернявый господин, руки которого, несмотря на летнюю жару, скрывались под черными лайковыми перчатками, – потом через три дома будет желтый двухэтажный особняк. Вот там и остановишь.