Рецидивист 2. В законе
Шрифт:
– А свиток? Ты же из-за него во все это влез?
– Свиток я не нашел… В Россию я вернулся накануне нового тысяча девятисотого. Навестил мадам Кукушкину – сдала Анна Николаевна за шестнадцать лет сильно, но хватки не потеряла. С её помощью я тут же ввязался в новую авантюру. На сей раз на Кавказе. Нужно было выкрасть у некоего господина одну дорогую вещицу, хранящуюся в его семье еще
Апрель 1903 г.
Российская Империя.
Кутаиси.
Городская тюрьма.
Большая камера на полсотни заключенных. Влажные каменные стены. Маленькое зарешеченное окошко под самым потолком. Нары отсутствовали «как класс»: арестанты лежат прямо на полу на кучах грязного тряпья. В одном углу камеры играли в карты, в другом – в кости. Кто-то насвистывал нехитрую мелодию, кто-то просто бесцельно слонялся по камере. В дальнем углу стояла параша для арестантов – мятая жестяная бадья и нещадно смердела.
На самом блатном месте, возле стены с единственным окном, лежал на замызганном матрасе раздетый до пояса Каин. Над ним навис дородный бородатый арестант, откликающийся в тюремной среде на погоняло Шило, выкалывающий на голой груди Каина орлана с железным клювом, раскинувшего крылья с саблями вместо перьев. Над головой орлана витала большая корона. Сам же орлан сидел на маковке оскаленного черепа, держащего в зубах кинжал. Во лбу черепа – тавро амулета. Шило воткнул в кожу Каина измазанную мазутой шпору.
Прохор скривился и слегка вздрогнул.
– Лежи, не кипишуй, – осадил Каина Шпора. – Дрогнет у меня рука – портачка не получится!
Ванка с сомнением оглядел крепкие жилистые руки колыцика.
– Это у тебя-то, Шило, руки дрогнут? Да они у тебя даже с перепоя не дрожат!
– Искусство – вещь тонкая, – со вздохом заметил Шило. – Один неверный штрих – вся композиция рухнет! А поправить – чай не по холсту малюю!
– Слушай, Шило, – сказал Каин, – ты со твоим талантом мог известным мазилой стать.
– Ну, известным, али нет, – усмехнулся Шило, – это бабка надвое сказала. А вот мазилой я действительно был. Церква расписывал, иконы малевал.
– И чего же бросил? – спросил Ванька. – Али не доходное это дело?
– Да нет, жить можно, – ответил колыцик. – Но понравился мне сильно крест батюшкин золотой, да кадило червленое серебряное. Ну, там еще пару иконок старых прихватил. Бес попутал. А дальше покатился. Откинулся, украл, пропил, обратно. Замкнутый круг. И несть из него выхода! На сегодня хватит, – сказал Шило, пряча шпору в потайное место. – Завтра продолжим, – вытирая руки от мазуты, колыцик с одобрением разглядывал свою работу. – Только одного не пойму, где это тебя такой хренью заклеймили? Не разу такого не видывал!
– За Уралом довелось вляпаться, а там свои законы, да божки… – пояснил Ванька.
– Все божки языческие, – многозначительно заметил арестант, подняв указательный палец, – суть – демоны лукавого!
– Шило, – рассмеялся Каин, – я как погляжу, ты не только церква малевал, а, небось, еще и духовную семинарию окончил?
– Была такая благость, – смущенно пробасил колыцик, – малость не доучился. В иконописцы подался. Так зачем тебе эта богомерзкая птица, да череп? Лучше б я тебе крест истинный во все пузо нарисовал! Али светлый лик заступницы Марии на груди. Лучшего оберега не придумать!
– Грешен я, Шило, – ответил Каин, – чтобы Деву Марию на груди колоть!
– И по грехам вашим аз воздам! – словно на проповеди проревел Шило.
Каин приподнялся, осматривая нанесенную татуировку:
– Здорово намалевано!
– Ну, опыт – его ведь не продать и не пропить! – хохотнул колыцик. – С тебя причитается, Каин.
– Я кругом бегать приучен[1], Шило, чай не фуфлыжник какой – сочтемся! Пообещал Ванька, поднимаясь на ноги. – Вот черт – спина затекла, – он несколько раз наклонился, разминая затекшие мышцы. – Хоть бы нары сколотили, уроды! Так и заболеть можно!
Конец ознакомительного фрагмента.