Редакционное задание
Шрифт:
Прости, Ираклий, но мне придётся испортить тебе вечер!
И вот тут вселенная меня слышит и присылает сообщение от Мироныча: «Давыдова! Срочно дуй в редакцию с вещами — поедешь в командировку».
И в этот момент я понимаю, что очень люблю своего шефа. Улыбаюсь до ушей и начинаю закидывать вещи в дорожную сумку…
Вместо эпилога
Едва переступив порог шефовского кабинета, решительно иду к столу, кладу перед редактором папку с надписью
— Статьи не будет.
— Докопалась, значит, — мурлыча, как сытый кот, склоняет голову набок Мироныч.
— А вы, значит, знали? — беззлобно пеняю я.
Он не отвечает, лишь указывает на стул. Я сажусь и ловлю осознание: конечно, знал! Лучший в истории журналистики «разгребатель грязи» и не в курсе?
— Это была проверка? — уточняю.
— Почему же проверка — боевое крещение, Давыдова. Считай, экзамен…
— И я его провалила… — говорю, холодея.
— Отнюдь, — Мироныч привычным жестом сбивает пепел на особенно наглого паука в своей пепельнице, — ты сдала на «отлично». Многие бы не справились…
— А Базиров? — меня начинает осенять догадка.
— Ну, должен же был тебя кто-то охранять. Я же знал в какое дерьмо тебя толкаю. А он, тем более, один из них… этих… идеальных…
Пренебрежительные нотки в голосе начальника мне не нравятся. Никогда бы не подумала, что он страдает ксенофобией.
— Так вы всё сразу просчитали? Продумали? — продолжаю выяснять я.
— Нет, на самом деле всё просчитал и продумал Лев Аристархович, а я стал лишь исполнителем его воли.
Хмыкаю. Мне хочется закурить, и, наверное, я бы удовлетворила эту потребность, но стрелять сигарету у шефа как-то неловко.
— Но ты хоть скажи: тебе легче? Отпустило? Когда узнала о своих родителях?
Пожимаю плечами.
— Это не то знание, которое можно легко принять…
— Верно. Но ты молодец. Примешь, разберёшься. Я знаю. И статью напишешь. Не сейчас — позже, сильно позже. Но такую… ух…
— Вы что меня увольняете? — на всякий случай пугаюсь я.
Он смеётся:
— Вот же глупая! Я тебя в командировку отправляю. На фестиваль пиццы. Отдохнёшь, развеешься, наделаешь ярких снимков. Глядишь, мрачняк, что сейчас у тебя в душе, просветами пойдёт.
— Откуда вы знаете? — я всё-таки наглею и вытягиваю у него из пачки сигарету. Он не обижается, наоборот, галантно прикуривает мне — пламя в его зажигалке вырывается прямо из головы американского президента. — Про мранчяк? — заканчиваю я, затягиваясь и выпуская дым.
Мироныч подвигает мне свою хэллоуинскую пепельницу — знак высшего расположения! — и вздыхает:
— Давыдова, я не всегда был старым и занудным. В твои годы тоже любил сунуть любопытный нос туда, где могли ой как по этому носу дать. И давали. А
Киваю, поднимаюсь со стула и тут вспоминаю:
— Ну, если материала про идеальных не будет, будет другой — про Дарину Тихомирову, ведущего флориста нашего города. Сделаю разворот в «Лица города».
— Два! — говорит Мироныч, хватая визитку Тихомировой.
Удивлённо пялюсь на него, не понимая о чём речь.
— Два разворота, Давыдова! Это же цветочки-рюшечки! Материал как раз в целевую аудиторию. У нас журнал с руками оторвут.
Улыбаюсь и довольная отправляюсь в бухгалтерию — выправлять документы для командировки.
… звонок застаёт меня уже в дороге, в стареньком микроавтобусе до отказа набитом журналистами.
Подношу телефон к уху, затыкаю другое, чтобы хоть что-то слышать в царящем в салоне гвалте.
— Сбежала, — с лёгким ехидством пеняет мне бархатный мужской голос, — я думал, ты смелее.
— А я думала, ты честнее, — огрызаюсь. — Но ты не сказал, что шеф приставил тебя приглядывать за мной.
— Это нормально. Наставничество старшего товарища.
— Стукачество это, Ираклий, и подлость.
— Насочиняла себе… — немного устало произносит он. — Ну да, докладывал. Но лишь сначала. После той встречи в кафе. А потом… — тяжёлый вздох и пауза…
А потом — мы переспали…Вспоминаю и краснею. У него появилась эмоциональная заинтересованность, и он не стал больше доносить. Ну что ж, благородно!
— Ты мне нравишься, Олеся… Очень…
Моё сердце, кажется, сейчас выпрыгнет из груди, а глаза почему-то щиплет.
— Зачем ты позвал меня в этот пафосный ресторан?! — злюсь я. — Зачем всё испортил? Мы бы могли просто сходить в кино, погулять в парке, посидеть в кафешке какой-нибудь…
— Могли бы, — эхом отзывается он. — Но я хотел, чтобы сначала ты стала моей невестой.
— Зачем? А с не-невестой нельзя?
Он грустно усмехается:
— Я старомоден и воспитан в другой ментальности. Мне нужно, чтобы статус моей женщины был виден всем. Чтобы никто больше на неё не зарился.
— А разве я — твоя женщина?
— А разве нет?
Мне хочется плакать. Но почему он такой? Почему с ним всё сложно? Но я, всё-таки, за честность и открытое обсуждение планов.
— Прости, мы как-то не так поняли друг друга…
Он усмехается:
— Нет, Олесь, это я всё понял неправильно и решил за тебя. Прости и ты.
Камень падает с плеч. Так-то лучше — я всё-таки за отношения без обязательств.
— Ну а на пельмени я по-прежнему могу заглядывать? — разряжает обстановку Ираклий.