Рефлекс змеи

Фрэнсис Дик

– Хотите посмотреть? – спросил я.

– Очень даже.

Я показал ей гостиную, спальню и, наконец, проявочную.

– Все, – сказал я.

Она медленно отвернулась от проявочной и повернулась ко мне – я стоял у нее за спиной в прихожей.

– Вы говорили, что снимаете.

– Да.

– Но я думала, что вы имеете в виду… – Она нахмурилась. – Мать сказала, что я была резка с вами, когда вы предложили… но я не знала…

– Да ничего, – сказал я. – Все в порядке.

– Могу я посмотреть снимки?

– Если хотите. Они в картотеке, вон там.

Я

открыл один из ящиков и покопался в папках.

– Вот. Деревня Ламборн.

– А остальные?

– Просто снимки.

– Снимки чего?

– Пятнадцати лет жизни.

Она остро глянула на меня, словно я нес какую-то чепуху, потому я добавил:

– Я снимаю с тех пор, как получил в подарок фотоаппарат.

– О! – Она просмотрела ярлычки на папках, читая вслух: – Америка, Франция, дети, дом Гарольда, жизнь жокея… Что такое жизнь жокея?

– Просто повседневная жизнь, если ты жокей.

– Можно посмотреть?

– Конечно.

Она вытащила из ящика туго набитую папку и уткнулась в нее. Затем она унесла ее на кухню, а я пошел следом с папкой снимков Ламборна. Она положила свою папку на кухонный стол и стала просматривать объемистое содержимое, снимок за снимком, упорно, нахмурившись.

Никаких замечаний.

– Можно посмотреть на снимки Ламборна?

Я дал ей Ламборн, и она просмотрела и эту папку, тоже молча.

– Я понимаю, что великолепными их не назовешь, – кротко сказал я. – Так что не ломайте голову и не придумывайте, чего бы такого хорошего мне сказать.

Она зыркнула на меня.

– Врете. Вы прекрасно знаете, что они хорошие.

Она закрыла папку с видами Ламборна и побарабанила по ней пальцами.

– Не вижу причины, почему бы нам их не использовать, – сказала она. – Но решать, конечно, не мне.

Она порылась в своей большой коричневой сумке и выудила оттуда сигареты и зажигалку. Сунула сигарету в рот и зажгла ее. И тут я с удивлением заметил, что у нее дрожат пальцы. «С чего это она разнервничалась?» – подумал я. Что-то глубоко взволновало ее, поскольку вся ее общительность исчезла, и я увидел просто темноволосую юную женщину, напряженно обдумывавшую какую-то мысль.

Она несколько раз глубоко затянулась, слепо посмотрела на свои пальцы, которые все еще продолжали дрожать.

– Что случилось? – спросил я наконец.

– Ничего. – Она коротко глянула на меня и снова отвела взгляд. – Я искала что-то вроде вас.

– Что-то? – озадаченно повторил я.

– М-м. – Она стряхнула пепел. – Мама говорила вам, что я хотела стать издателем, правда?

– Да.

– Многие мои друзья не верят в успех, потому что я еще молода. Но я работаю в издательстве уже пять лет… и я знаю, что делаю.

– Не сомневаюсь.

– Да нет. Мне нужно… я хочу… мне нужно выпустить книгу, которая сделала бы мне репутацию в издательском мире. Мне нужно, чтобы меня знали как человека, который сделал такую-то и такую-то книгу. Очень успешную книгу. Тогда все мое будущее как издателя будет гарантировано. Понимаете?

– Да.

– Я уже год или два ищу такую книгу.

Ищу и разочаровываюсь, поскольку я хочу чего-то необычного. И теперь, – она глубоко вздохнула, – теперь я это нашла.

– Но, – озадаченно сказал я, – Ламборн – это же не ново, и к тому же я думал, что это книга вашего босса…

– Да не это, балда вы этакая! – сказала она. – Вот это. – Она положила руку на папку «Жизнь жокея». – Вот эти снимки. Им не нужен текст. Они сами рассказывают. – Она достала сигарету. – Если их расположить в нужном порядке… как жизнь… как автобиографию. Социальный комментарий, взгляд в глубь человеческой души… ну, как действует вся эта индустрия… это будет эффектный переход от цветочков и рыбок.

– Книг с фотографиями цветов было продано около двух миллионов экземпляров, не так ли?

– Вы что, не верите мне? – запальчиво спросила она. – Вы просто не видите… – Она осеклась и нахмурилась. – Вы раньше не публиковали ни одной из этих фотографий, да? В газетах, журналах, где-нибудь еще?

Я покачал головой:

– Нигде. Никогда и не пытался.

– Удивительный вы человек. У вас такой талант, а вы зарываете его в землю!

– Но ведь все снимают…

– Конечно. Но никто не делает большой серии фотографий, иллюстрирующих целую жизнь. – Она стряхнула пепел. – Они тут все, да? Тяжелый труд, самоотверженность, плохая погода, повседневная рутина, триумф, страдания… Я только раз посмотрела на эти фотографии, причем без всякого порядка, и уже поняла, что такое ваша жизнь. Нутром поняла. Потому что вы так все это засняли. Я увидела вашу жизнь изнутри. Я вижу то, что вы видите. Я вижу восторг в глазах этих владельцев лошадей. Я вижу их типажи. Вижу, чем вы обязаны конюхам. Вижу волнение тренеров. И это везде. Я вижу смех и стоицизм жокеев. Я понимаю, что вы чувствуете. Я вижу, что вы понимаете людей. Я вижу людей так, как никогда не видела прежде, потому что так увидели вы.

– Я и не знал, – медленно произнес я, – что эти снимки так все раскрывают.

– Посмотрите на этот, последний, – сказала она, вынимая его. – Вот этот человек в спецодежде, который снимает сапог с этого юноши со сломанным плечом. Тут и слов не надо, чтобы понять, что он делает это осторожно, как может, чтобы не причинить боли. Это видно в каждой черточке лица, в каждой линии тела. – Она положила снимок в папку и серьезно сказала: – Потребуется немного времени, чтобы расположить все так, как я хочу. Вы гарантируете мне, что не пойдете прямо сейчас и не продадите эти снимки кому-нибудь еще?

– Конечно, – сказал я.

– И не говорите ничего о них моему боссу, когда он вернется. Я хочу, чтобы это было в моей книге, а не в его.

Я слегка улыбнулся.

– Хорошо.

– Может, у вас и нет амбиций, – сказал она, – но у меня есть.

– Да.

– И мои амбиции ничем не повредят вам, – сказала она. – Если книга станет бестселлером… а она им будет… то вы получите авторский гонорар. – Она замолчала. – Как бы то ни было, вы сможете получить аванс: как только подпишете контракт.