Реформация. Полная история протестантизма
Шрифт:
После XII века и белое, и черное духовенство не просто заметно отличалось от мирян – оно и в целом стало самой организованной частью общества, и именно благодаря ему появились формы управления и архивные процедуры, которым затем подражали светские правители. А в самом центре, в Риме, располагался постоянный штат помощников папы, имеющих духовный сан. Они разделяли с папой его возраставшую власть и с XII века обладали привилегией избрать нового папу. Таких людей назвали кардиналами, от лат. cardo – «вбитый в бревна клин», поскольку изначально ими становились исключительно способные или полезные священники, «вонзенные» в Церковь извне. Их назначение нарушало традицию ранней Церкви – прежде представители духовенства должны были оставаться в одном и том же месте всю жизнь [31]. Со временем кардиналы стали слишком влиятельными, что не порадовало папу; как и любому другому европейскому монарху, ему нужен был двор (или курия), способный предоставлять иных служителей – более близких и не столь независимых.
Курия взяла на себя большую часть административной работы и превратилась в суд, по своему охвату не уступавший самой Европе. Созданное ей новое законодательство – каноническое право – стало частью папского проекта, призванного принести административное совершенство Царства Небесного
Интернационализм канонического права отразился, словно эхо, в интернационализме религиозных орденов, в соответствии с которым жили монахи и монахини. Ордена, возникшие в дни административной революции XI–XII веков, обычно имели некое подобие централизованной федеративной структуры, и почти все они появились в колыбели новой волны монашества – во Франции. Например, богатый и могущественный, но пуританский по духу орден цистерцианцев получил название от своей первой обители Сито (лат. Cistercium); столь же суровые премонстраты – по названию аббатства в Премонтре; первая обитель картезианских монахов-отшельников располагалась в Гранд-Шартрёз (лат. Carthusium), а клюнийцы совершали свою восхитительную литургию в грандиозной церкви аббатства в Клюни. Однако даже многие более древние бенедиктинские обители, решившие проявить осторожность и не подражать этому формальному устроению центральных институтов, разделяли общий этос, соблюдая устав святого Бенедикта, и поддерживали дружеские связи по всему континенту. На удивление немногие ордена, независимо от места их основания, ограничивались какой-либо одной частью Европы: столь сильным было желание испытать, какие блага сулит новый уход в монашескую жизнь – и желание это не признавало никаких границ.
Такая централизация также имела очевидный смысл для военных орденов безбрачных рыцарей, сражавшихся с нехристианами за расширение христианского мира и защищавших свои завоевания. Два главных ордена на Ближнем Востоке получили название по имени своих штаб-квартир, бывших в Иерусалиме до тех пор, пока рыцарей не изгнали мусульмане, перешедшие в контрнаступление. Тамплиеры особенно гордились тем, что их штаб был основан там, где некогда стоял Храм Соломона, и строили по всей Европе (скажем, в храме на западной окраине Лондона) круглые церкви в подражание зданию, которое, по иронии судьбы, на самом деле было одним из самых ранних шедевров архитектуры ислама – Куполом Скалы. Рыцари-госпитальеры, или орден святого Иоанна, получили свое название от госпиталя (хотя по нашим меркам это был скорее хостел), который они учредили для паломников, приходивших с Запада в Иерусалим; пытаясь затмить тамплиеров, они часто утверждали, что этот госпиталь появился еще до начала христианской эпохи. А орден тевтонских рыцарей, действовавший в Северной Европе, переместился туда после того, как в XIII веке завершились поражением крестовые походы на Восток. Тевтоны воссоздали свой великолепный Иерусалимский госпиталь в Мариенбурге, на притоке Вислы, недалеко от Балтийского моря (см. гл. 2, с. 86). Все эти ордена финансировали свои «крестовые походы» благодаря целой сети имений и замков, бывшей под четким управлением и распространившейся по всей Европе вплоть до Шотландии и Скандинавии. Централизация прекрасно подошла и для новой волны монашеских орденов (в основном францисканцев и доминиканцев, унаследовавших свои имена от харизматичных основателей, живших в XII веке – Франциска и Доминика). Суровая дисциплина для этих новых орденов стала необходимой в силу их особого призвания: они вершили свою миссию среди искушений внешнего мира и сохраняли при этом общинную жизнь (самих монахов называли friar, от лат. frater, «брат»).
Помимо курии и монашеских орденов существовала система пастырского попечения над мирянами, которая становилась все более сложной. Ее предоставляло белое духовенство, организованное в епархиях под властью епископов. За пределами Средиземноморья европейские епархии были, как правило, очень большими, а епископы стали великими магнатами с огромными поместьями для поддержки своего дела. В Центральной Европе они часто были столь же могущественны, как граф, герцог или князь. Обычно епархия состояла из десятков или даже сотен гораздо меньших и более тесных территориальных единиц – приходов, созданных для того, чтобы пастырь, заботясь о мирянах, мог обойти свой приход и встретиться со всей паствой не больше чем за день или два. Приходы также назывались бенефициями («источниками выгоды»), поскольку предназначались для обеспечения реального дохода священника. Главные епископские церкви, кафедральные соборы (названные так, потому что в них была устроена кафедра, или престол епископа), и сами по себе были богатыми и могущественными корпорациями и комплектовались целой армией белого духовенства во главе с элитной группой каноников, или пребендариев. Эти «птицы высокого полета», которые получали очень хороший доход (и часто уклонялись от служения), составляли капитул собора. Обычно они стремились объединиться в корпорацию, практически независимую от своего теоретического господина – епископа. А у нескольких английских кафедральных соборов была одна характерная черта, которую редко можно было встретить где-либо еще: они по совместительству играли роль монастырей, и священнослужители в них относились не к белому, а к черному духовенству.
В теории приходской священник владел земельным участком (церковной землей) и имел право на десятую часть (десятину) урожая, собранного прихожанами. Однако другие компоненты церковной системы, в частности монастыри и более крупные церковные колледжи, направляли большую часть этих доходов на поддержку молитв, исполняемых по долгу службы, и благодаря этому часто становились такими же большими и богатыми, как любой капитул кафедрального собора. Конечно же, европейцы, платившие десятину, это заметили и нередко полагали, что их облагает налогом некая далекая религиозная организация, не приносящая им прямой пользы. Но приходская система
Духовенство не просто механически «раздавало» прощение грехов. К XV веку прихожане все чаще ожидали, что монахи воспламенят в их душах веру и поведают о Библии, которую большая часть паствы самостоятельно не прочитала бы никогда. Впервые в истории даже самые скромные церкви стремились построить кафедру, хотя назначение ее было двойным: духовные лица возносили с нее неформальные молитвы, особенно по длинному списку умерших жертвователей – верных и щедрых. У горожан была возможность слушать проповеди чаще, чем у жителей отдаленных деревень – и, скажем, в городской Франции времен позднего Средневековья, как показывает одна современная оценка, в среднем за жизнь они могли услышать целых восемь сотен проповедей [32]. Сохранившиеся тексты позволяют предположить, что проповеди длились долго, а поскольку в то время в церкви было мало сидячих мест, народ, должно быть, жаждал увлекательных библейских историй, которые позволили бы не обращать внимание на неудобства. Кроме того, частые официальные запреты, призванные сдержать чрезмерный драматизм проповедей, наводят на мысль о том, что проповедники хорошо знали ораторские приемы и могли удержать внимание своей разнообразной аудитории. Мы уже отмечали красноречие Бернардина Сиенского и Гийома Пепина (см. с. 47); они входили в число мастеров, проповедовавших с кафедр соответственно в Италии и Франции.
Однако стоит отметить, что и Бернардин, и Пепин были не приходскими священниками, а монахами, и если они и произносили свои проповеди с кафедры приходской церкви, то делали это как гости. Ордена нищенствующих монахов создавались именно для исправления недостатков церковной организации, усмотренных ранними активистами и в более древних монашеских орденах, и среди белого духовенства. В то время, в начале XIII века, недавно централизованная Церковь пыталась проявить больше внимания к пастырской заботе о европейцах, дать им лучшие наставления в исповедании веры и подробнее представить учение в проповедях, но оказалось, что приходские священники по большей части не способны эффективно выполнять эти роли – отсюда и специализация монахов нищенствующих орденов. Те сознательно избегали крупных пожертвований для своих общин («братий»), поскольку считали, что чрезмерное земельное богатство подрывает миссионерское рвение и суровую духовность монахов и монахинь, вступавших в орден. А поэтому им приходилось постоянно полагаться на пожертвования от мирян, что оказало полезный эффект, поскольку заставило монахов быть ближе к повседневной жизни обычных людей. Благотворительность мирян вознаграждалась целым спектром духовных благ в регионах, тщательно разграниченных по соглашению между различными монашескими общинами (отсюда и иное название монахов – limiter, от англ. limit – граница, поскольку таким монахам разрешалось собирать подаяние только в определенных пределах); так что благодаря этой системе даже в отдаленную глубинку мог прийти монах из нищенствующего ордена. Монахи могли и проповедовать, и выслушивать исповеди, в чем достигли немалого мастерства. Признание в грехах странствующему монаху позволяло надеяться на отпущение грехов и на духовный и дельный совет от священнослужителя, который мог оказаться мудрее, чем приходской священник; более того, с монахом вряд ли пришлось бы потом встречаться изо дня в день и краснеть от стыда. Многие монахи имели прекрасное образование и даже преподавали в университетах, поскольку монастыри возводились в университетских городах. Так их миссия охватывала всех сословия – от простых людей до творцов идей, благодаря которым общество оставалось единым.
К XV веку приходское духовенство и их помощники стали намного эффективнее, чем двумя столетиями раньше – и в плане образованности, и во всем, что касалось ревностного исполнения пастырских обязанностей. В частности, в Восточной Европе прихожане гораздо реже жаловались на то, что их священник не живет в своем приходе и не заботится о них. От трети до половины духовенства в Южной Германии теперь имели опыт учебы в университете (впрочем, многие из них не стали получать степень), и столь же поразительное соотношение мы встретили бы в десятках приходов Лондона [33]. Представители белого духовенства, получившие образование такого уровня, становились проповедниками гораздо чаще, нежели прежде. Примечательно, что теперь, когда кафедры учреждались в богатых городских церквях, в королевских часовнях или в соборах, многие из них специально предназначались для белого духовенства, а не для монахов – именно на одной из таких Ульрих Цвингли впервые заслужил признание в Цюрихе (см. гл. 3, с. 179). Об этом новом интересе и деятельности свидетельствует обилие новых учебников, посвященных искусству проповеди и специально разработанных для белого духовенства. Они были написаны не только для честолюбивых выпускников или для тех, кому грамота давалась без труда, но и содержали иллюстрированные руководства – Библию в картинках, выпускаемую сначала в рукописном варианте, а затем в гораздо более дешевой ксилографии. Они назывались «Библия для нищих проповедников» (Biblia pauperum praedicatorum) и предназначались не для мирян, а для малограмотных священнослужителей, чтобы те могли понять, что говорить о Священном Писании, если находили в себе смелость провозгласить свою проповедь с кафедры.
Так представители белого духовенства стали более опытными пастырями, исповедниками и проповедниками. Это вызвало напряженность в отношениях с монахами: те все еще соперничали со священниками за право исполнять эти роли, а также по-прежнему господствовали в европейском университетском образовании – что, без сомнения, часто предполагало интеллектуальное превосходство, которым университетские преподаватели «славятся» даже сейчас. Неудивительно, что белое духовенство и монахи не всегда ладили. А вот соперничество между приходскими священниками и монахами более древних религиозных орденов было не столь острым – просто потому, что они работали на разных рынках: старые ордена, как правило, прежде всего молились за знатные семьи, делавшие им пожертвования. Монахи и белое духовенство боролись не только за уважение мирян, но и за их деньги – в то время священники во всей Европе пытались привести свои неизменные источники дохода в соответствие с изменчивой экономикой. Когда в 1520-х годах деятели Реформации выпустили массу литературы, оскорбляющей монашеские ордена, а самих монахов изобразили главными представителями древнего разврата, эти злобные памфлеты были настолько эффективны отчасти потому, что в оскорблениях, звучавших со страниц, широкая публика нашла немало истин, прекрасно ей известных.