Реформатор
Шрифт:
Но к этому торговцу, который без слуг в одиночестве вез товар туда и обратно, Имурен не испытывал явных подозрений. Груз был невелик, но что-то все-таки грызло и ишиба, и лейтенанта. Это чувство возникло еще вчера, но усилилось сегодня, когда они увидели торговца во второй раз.
– А что везешь? – спросил Гратт. – То же, что и вчера?
– Да, господин лейтенант. Бумагу.
– Имурен, взгляни, точно бумагу?
– Да, Гратт. – Ишибу было достаточно быстрого «взгляда». – Он не врет.
– Ну что же… проезжай.
Имурен смотрел, как торговец вновь берет лошадь за узду и готовится продолжить свой путь. В этом было что-то странное. Обычно бумагу ввозили в Парм. Столица Ранига не занималась производством этого товара. Бумагу в основном
Между тем телега медленно двинулась по направлению к воротам. Ишиб следил, как мимо него прошел купец, потом лошадь, а потом и груз… Имурен хотел уже вернуться на свое место – удобное деревянное кресло в тени – и даже поправил халат, чтобы садиться было сподручнее, как вдруг его рука натолкнулась на кошель. В кошеле что-то захрустело. Там было нечто, что раздражало ишиба и всех его знакомых, – ассигнации. Новые деньги, который сейчас вводились повсеместно вместо серебряных монет. С новинкой еще как-то можно было смириться, если бы не ряд недостатков. Во-первых, ассигнации не влезали в кошель, приходилось их складывать вчетверо и заталкивать туда. Впрочем, в продаже уже появились кошели другого вида, специально для них – плоские. Поговаривали, что их предложил то ли казначей, то ли сам король. Но не в этом суть. Вторым недостатком была невозможность обменять эти ассигнации на настоящее серебро в специальных будках, открытых в нескольких местах Парма. На медь – да, сколько угодно. Даешь ассигнацию, а тебе взамен – жменю меди. Очень неудобно. И на золото тоже можно, только нужно накопить достаточное количество ассигнаций. Имурен подозревал, что серебро скоро вообще исчезнет из обихода.
И вот, мысленно проклиная хрустящее нововведение, ишиб наблюдал за тем, как телега торговца подъезжает к воротам. Мысли Имурена текли неторопливо. Купец не ввозит бумагу в Парм, а вывозит ее. Второй день подряд. Словно эта маленькая партия была только что сделана. Но в столице Ранига бумагу не делают. За исключением…
– А ну стой! – взревел ишиб, подпрыгивая на месте. – Лейтенант, держи его!
Гратт, еще не успевший понять, что происходит, мгновенно выполнил приказ. Он подскочил к торговцу и схватил его за руку. С другой стороны подбежал солдат и последовал примеру своего командира.
– Так-так, – протянул Имурен, потирая руки. – Бумага, значит. То-то я смотрю, эта бумага мне что-то напоминает. У твоей шайки наверняка и рисовальщики есть. Хотел сбыть фальшивые деньги в других городах, пока все только начинается и никто ничего еще не знает? Хитро! И ведь добыл же эту бумагу где-то! А ну-ка, лейтенант, сообщи людям генерала Комена. Пусть скорей идут сюда.
Гратт, сообразивший, что его смена только что предотвратила грандиозное преступление, приказал солдатам отвести телегу и ее владельца в сторону и метнулся в сторожку. С недавнего времени ему, впрочем, как и всем остальным офицерам у ворот, не нужно было никого посылать за полицией. Теперь он мог связываться напрямую с дежурным офицером, сидящим во дворце. Эта связь представляла собой очень странную вещь: общаться приходилось посредством треска, который создавался в определенной последовательности. Гратт получил приказ выучить значение всех сочетаний трескучих звуков наизусть. Они соответствовали буквам. Из сторожки вверх вдоль крепостной стены и даже выше ее тянулась длинная металлическая проволока. Зачем она нужна, лейтенант не знал, но точно такая же украшала одну из башен дворца. Как раз ту, в которой раньше сидели ишибы, держащие шары в воздухе. Ишибы были отпущены после смерти Миэльса, а башня, похоже, вновь пригодилась.
Глава 28
О потустороннем
Вера в дружбу рушится под влиянием предательств, вера в любовь заканчивается из-за измен, а вера в загробную жизнь длится и длится.
Время летит быстро. Кажется, еще недавно в запасе было много дней, чтобы подготовиться к какому-нибудь важному событию, а сегодня – уже все, событие наступает. Многое сделано или не сделано, но это не имеет никакого значения. Событие – ведь вот оно. Дни прошли, и остается лишь волноваться, с тревогой заглядывая в будущее и не вспоминая о прошлом.
Михаил в очередной раз собирался покинуть Парм. Но он не стремился к своей армии, не собирался принимать участия в осаде или каком-то ином занятии, связанном с войной. Король торопился в Иендерт, столицу Фегрида, на встречу с императором.
Тем ранним утром уже кареты были готовы, конюхи выводили из конюшен лошадей, королевская свита заканчивала укладку личных вещей, а сам его величество сидел в кабинете, давая последние наставления канцлеру и казначею.
– Ситуация с заменой денег пока что не вызывает особых тревог, – говорил он. – Никто еще толком не понял, что происходит и к чему все движется. За исключением фальшивомонетчиков, конечно. Впрочем, Комен обещал расправиться с ними в кратчайшие сроки.
– Твое величество, может быть, поменяем защиту на ассигнациях, пока не поздно? – спросил Ксарр. – Сейчас там печати ти двух ишибов. Что будет, если с одним из них что-нибудь случится?
Михаил качал головой. Он отлично видел, на что намекает казначей. Ксарр хотел, чтобы король создал амулет, который бы ставил на банкноты один и тот же отпечаток. Но владыка Ранига и Круанта оставался верен себе: никаких амулетных излишеств. Все, что можно делать с помощью ишибов, должно быть сделано ими. В настоящее время ремесленный цех производил специальную бумагу, которая нарезалась и «раскрашивалась» на примитивном аналоге печатного пресса с использованием клише. Затем заготовки поступали к двум ишибам, которые, находясь в разных помещениях, ставили на них свои печати.
– Пусть будут ишибы, Ксарр. Если, предположим, один из них умрет, то ничего страшного. Мы задействуем другого и разошлем образцы новых ассигнаций во все более-менее крупные населенные пункты.
– Но не возникнет ли путаницы, твое величество?
– Нет. Так часто делается: старые банкноты заменяются на новые. Гм… Имею в виду, что в некоторых странах, о которых я знаю, так делается.
Казначей едва заметно повел плечами. Он нисколько не сомневался, что король говорит правду. Вот только его очень интересовал вопрос: где находятся те самые страны, о которых ведет речь его величество? Канцлер же выслушивал все с непроницаемым лицом. Возможно, ему тоже это было интересно, но не в его характере приставать к королю с расспросами, не имеющими отношения к монаршим поручениям.
– Что-нибудь еще? – спросил Михаил. – Мы все обсудили? Ни о чем не забыли?
Пока собеседники раздумывали над этим, дверь распахнулась и в кабинет вошел Комен. Он был одет, как обычно, безукоризненно, но на его лице читался легкий налет обеспокоенности, какой бывает у человека, который принес вести, в важности коих не уверен.
– Приветствую, господа, – поклонился генерал.
– Приветствую, – ответил за всех король. – У тебя тоже есть вопросы, требующие срочного внимания?
– Можно и так сказать, твое величество. Скорее не вопросы, а новости.
– Что же случилось, Комен? Только не говори мне, что это задержит мой отъезд.
– Вряд ли задержит, твое величество. Просто, принимая во внимание участие, которое твое величество принял в судьбе одного молодого человека, я считаю своим долгом сообщить, что жизнь этого самого человека находится в опасности.
– Кого ты имеешь в виду? – недоуменно нахмурился король.
– Аронеарста, автора пьес.
– Что же с ним? Он заболел, что ли? – Тревога в голосе Михаила была неподдельной. Он дорожил юношей, восхищался его талантами и вынашивал далекоидущие планы насчет театра.