Regeneration
Шрифт:
– Николай Лукич! Николай Лукич!
– опешил я, - ведь я просто так... спрашиваю и всё! извините, если обидел, честно говорю, не хотел, вы сами же говорите, что он дело заваливает, вот я...
– Ничего, ладно...
– махнул Орлов рукой, - нервы, - и чуть помолчав, - конечно, дело своё он знает, не отнимешь, самостоятельный мужик: людей крепко держит, технику в порядок привел, совхозные гроши бережет, но, ведь, что обидно - может вполовину больше делать - не хочет...
– Как это... не хочет?
– А так. План, говорит, сделаю, а остальное - не спрашивай!
– Ну и хорошо, а что же ещё нужно?
– Нужно? а нужно, чтобы людей глупостями не занимал: в лесу живем,
– и вдруг рассмеялся, - а Лешка Вдовин в клумбу огурцов натыкал...
Мне хотелось ещё разок заступиться за прораба и, как архитектору, постыдить Орлова, но побоявшись повторения недавней вспышки, смолчал.
В кабинете какое-то время стояла тишина.
Наконец зазвенел телефон.
Орлов спокойно снял трубку:
– Что тебе?
Последовал продолжительный разговор, к словам которого я не прислушивался.
Разговор кончился, Орлов положил трубку на рычаг и тотчас же раздался новый звонок.
– Да-а! Слушаю-у... Нет, вы оставьте пока это дело, я подошлю кого-нибудь другого... да, идите сюда... да, - и повернувшись ко мне, - сейчас будет.
Я вышел из кабинета в тамбур с большим верандным окном, закурил и, спустившись по ступенькам, оказался на улице. Солнце попрежнему посылало свои косые лучи сквозь пелену промерзшего воздуха, бросая на снег голубые, пока ещё длинные тени, отчего, занесенные по самые окна низенькие черные домики, стоявшие на значительном удалении, казались горстью семечек, рассыпанных по снегу. Возле конторы нос в нос мерзли две машины: директорский газик и летучка. Рыжая, коротконогая лошадь, не обращая внимания на мороз, тихо пережевывала брошенную ей охапку сена, дожидаясь хозяина, в десяти шагах от входа торчала из снега на двух деревянных ногах доска показателей с нацарапанными мелом цифрами, понятными одному писателю, тут же на доске, в верхнем углу была приколота маленькая афишка клуба, извещавшая о программе кинофильмов.
В ожидании я подошел к доске и стал разглядывать мудреные знаки.
– Вы что-ли Лебедева ждете?
– раздался возле меня незнакомый голос, - вон идет.
Я повернулся и сразу узнал Лебедева.
Шел он неторопясь; осторожно, но не сбиваясь с ритма, переступал через валки распаханного тракторами снега; почти не поворачивая головы осматривался по сторонам, как бы боясь пройти мимо знакомого человека, не поздоровавшись с ним. Это был средних лет мужичек небольшого роста, плотный и широкий в плечах. Одет просто, я бы даже сказал, через чур просто, так что будь он мне не знаком, я бы и не отличил его среди рабочих.
– Добрый день, Виктор Николаич, - поздоровался я, подавая руку подошедшему Лебедеву.
– Здравствуйте, - отвечал он.
В кабинете он сразу же сел на стул возле двери, пользуясь тем, что Орлов был занят телефонным разговором. Я прошел чуть ближе к директорскому столу.
– Ну, что?
– окончив разговор посмотрел на нас поочередно директор, - действуйте! вы сами начальники! место у нас всего одно, так что...
Мы поднялись и вышли на улицу. Нужны были какие-то слова, но никто не решался начать первым: я - потому что просто не знал с чего начать, а Лебедев... Лебедев, вероятно, не испытывал большой охоты к разговору, так как не видел разницы между мной и своим шефом.
В молчании пересекли улицу, протиснулись каким-то узеньким прогончиком и вышли на полевую тропинку, промятую в глубоком снегу. Тут уж идти можно было только гуськом и необходимость разговора как-то сама по себе исчезла. Я видел впереди себя широкую спину Лебедева и сутуловатость при его росте казалась мне странной. "Мизантроп", - подумал я.
Года
Какое-то время отношения Лебедева с директором были довольно сносными, что объяснить можно было тем, что Орлов слишком натерпелся в последнее время, практически взяв на себя руководство стройкой, да и Лебедев не проявлял поначалу всех тех качеств, которые обнажились сейчас. Они занимались каждый своим делом, не беспокоя друг друга, и эта идиллия могла продолжаться сколько угодно долго и к обоюдному удовольствию, если бы однажды Николаю Лукичу не захотелось "помочь" прорабу.. Лебедев снисходительно выслушал советы и тут же в присутствии посторонних легко и насмешливо доказал их никчемность. И хотя он быстро понял свою ошибку и даже постарался как-то смягчить неприятное впечатление, но Орлов, задетый за живоё, с этого момента заметно изменил своё отношение к подчиненному. Какое-то время он, правда, держался и не давал повода заподозрить себя в мстительности, но видимо, справиться с собой не смог, к тому же время от времени "замечал" злонамеренность в действиях соперника. К тому же, Лебедев, не почувствовав ожидаемой реакции, не долго мучился угрызениями совести, очень скоро решил, что Орлов просто боится потерять его и дал смелости своей карт-бланш.
Конечно, многого я знать не мог, а то, что как-то доходило до меня через знакомых прорабов - ибо они между собой более откровенны в извержении эмоций - позволило мне как-то очертить круг причин подобных отношений, ибо в них, в отношениях людей, редко когда бывает идиллия, чаще всего эта злосчастная доминантность, то есть непозволительность низшего по чину присваивать себе несвойственные функции, тревожит сознание более, чем прямые оскорбления.
Лебедев "закусил удила".
Возле того самого дома, где я надеялся увидеть Лебедева, нам преградили дорогу двое непрятного вида, явно дожидавшиеся прораба. Лебедев попытался обойти их сторонкой, но один из ожидавших шагнул наперерез, заставив нас остановиться.
– Вы чего вернулись?
– чуть слышно и очень недружелюбно спросил Лебедев.
– Да вот, - вызывающе, но заметно боязливо отвечал один из них, - директор просил остаться, работать.
Лебедев сделал вид, что не считает причину возвращения достаточно уважительной и мягко, но решительно отодвинул с дороги нахала.
– Задается начальник, - прокомментировал второй, скрывая, как мне показалось, истинные чувства и уже нам в спину прокричал, - так что, работать нам или нет?
Лебедев приостановился, чуть повернув голову вбок, только чтобы была заметна его реакция, ответил: "ваше дело! выполняйте моё задание! или как хотите".
– Тогда по-среднему плати...
Реакции на эти призывы не последовало.
Мы уходили, а оба приятеля как-то униженно улыбались друг другу и один из них крепко выругался. Они сели на бревно, достали сигареты, и по нервным движениям их рук, вдруг ставших ненужными, я понял как они переживают случившееся.