Regeneration
Шрифт:
– Ну что, Федя, съел плюху?
– засмеялся здоровенный парень, пронося мимо них доску.
– Иди, иди...
– только и мог ответить тот, скосив злые глаза.
Мы прошли улочку из белых домиков и остановились в конце намятой в снегу дороги. Чувствуя нерешительность Лебедева я первым шагнул в глубокий снег и, проваливаясь по колено, смело двинулся в сторону небольшого возвышения, откуда можно было видеть и крутой изгиб берегов неширокой, но красивой речушки, и голубой силуэт елового леса, полукольцом охватившего большое поле за рекой, и живописно расползшиеся по отрогам холма черные крыши деревни.
– Откуда начнем смотрины?
– спросил я Лебедева.
Он пожал плечами:
– Всё перед вами. Думаю, места здесь хватит.
– Да, места
– Сделайте нелинейную.
Надо бы объясниться, но попытки прежних бесед такого рода всегда заканчивались легкой драмой и я ограничился улыбкой сочувствия, предложив поискать вместе другую площадку.
– Строите вы конечно добротно, смотреть любо-дорого, - пробовал я как-то сгладить недоразумение и заметил, что мне это удалось: Лебедев молча посмотрел мне в глаза, - каменщики свои?
– А чьи же?
– и спокойно добавил, - раз десять переделают и начинает получаться.
Какое-то время шли молча. Я никак не хотел, чтобы Лебедев заподозрил меня в раскаянии и потому пытался вести себя так, будто ничего особенного не случилось.
– Виктор Николаевич, - повернулся я к нему лицом, - где вы до этого работали? на важных стройках?
– Было дело, - ограничился Лебедев малословием.
Я попробовал разговорить его, но удавалось плохо.
Мы шагали по гладкой, наезженной деревенской дороге, по обеим сторонам которой теснились присмиревшие днем деревенские домики, спрятав узенькие оконца в густые заросли палисадников. Почти не видно было плохих домов, всё больше обшитые тесом, окрашенные, некоторые под шиферной кровлей, и всё чаще в промежутках между домами густой сеткой чернелись изогнутые стволы яблонь. Нам стоило большого труда подобрать подходящую площадку, но когда она была найдена на месте покосившегося совхозного сарая, взгляд прораба чуть подобрел и смягчился:
– Здесь и водопровод поближе, - как бы самому себе подсказал он.
Я кивнул головой в знак согласия.
– Лет двадцать назад, может чуть больше, - неожиданно начал он после длинной паузы, - строили мы большой офицерский клуб в К. И вот там мне посчастливилось увидеть настоящую работу. Взяли меня тогда, юнца сопливого по особому блату в бригаду каменщиков. Дел, конечно, серьезных не доверяли, так, на забутовке да на, что называется, "поднеси-подай", вот я и подавал. Но и без дела не сидел, понемногу присматривался к мастерам, - Лебедев достал папироску, предложил мне, закурил сам, - однажды в свой обед выложил кусок перегородки, старался как мог и, надо сказать, не зря: мастера меня заметили и с тех пор дело пошло...
– Там-то вы и навострились?
– Да, - чуть задержав ответ, сказал Лебедев, - но речь не о том: качество-качеством, но, - он опять остановился, словно начал вдруг представлять прошлое, - был там генерал, командир зоны, благодаря, собственно, которому мы все поняли, можно сказать, смысл жизни. Конечно, я слишком... того. Мне уже за сорок, а забыть тех времен не могу. До сих пор в памяти: придет на стройку, с ним офицер всегда; прорабы, десятники сбегутся и все, верите ли, дрожат от страха. А он, правда, мужик представительный, толстый такой, громадный... "Ну что, орлы, показывайте свои проделки". А сам уж что-то заметил, идет к кому-нибудь из нас. "Как зовут-то, молодец?" "Гриша...Григорий". " что же у тебя Гриша стена-то как блюдо? Дай-ка правило!" Приставит рейку к стене, возьмет кусок газеты, свернет вчетверо и пропихивает в щель между стеной и рейкой. Если свободно проходит, обернется: "Где десятник? Тот, бедный, подойдет еле ноги держат: "Что же ты уважаемый, не следишь за работой?" Тот: Тр-р, пр-р..." - сказать нечего, - "Переделывай!А? "Конечно, товарищ генерал, переделаем". На рабочих никогда голос не повышал, мыдрый был мужик...
Говорил Лебедев без особых эмоций, монотонно, растягивая слова, будто жалел прошедшее, не размахивал руками, не останавливался и на меня не смотрел. "Страшно боялись все его, но уж если не найдет к чему придраться - радовались как дети, пересказывая увиденное друг другу. После уж того работали на других объектах, там требования были несравнимо ниже и, казалось
Лебедев говорил, а я думал о своём, о том, что когда-то вот так же набрасывался на мельничные колеса. И было одновременно и жаль его за безрассудство и завидно, что не пятится раком, не зарывает в песок голову, что верен внушенной "своим" генералом истине.
– А как здесь оказались?
– Брат тут живет.
– Директор-то поддерживает?
– после некоторого молчания спросил я, делая вид, что не знаю ситуации.
– Поддерживает, - отвернулся Лебедев и надолго замолчал.
Мы возвратились к строящемуся дому и уже издали заметили Орлова, уверенно руководящего работами. Его грузная фигура неловко поворачивалась в узких проходах между кучами снега, штабелями бревен и кирпича. Возле Орлова я заметил и наших недавних знакомых - любителей беседовать на узкой дорожке. Правда, мне показалось, что один из них, тот что постарше, уже поработал, так как на руках у него были испачканные кирпичной пылью рабочие рукавицы.
Мы и подойти ещё не успели, а Орлов уже что-то кричал Лебедеву, размахивая руками, из чего можно было понять лишь то, что он сильно рассержен.
– Слушай, чем у тебя люди занимаются?
– наконец разобрал я его слова, - если им нечего делать пусть идут на скотный: там же до чертовой бабушки работы.
– Всех работ не переработаешь, Николай Лукич, а то, что я обещал, будет закончено день в день.
Эти, спокойно сказанные слова, я заметил, стоили Лебедеву большого труда, но он справился с собой и, строго оглядев настороженные лица рабочих, не повышая голоса, приказал:
– Что вы остановились? продолжайте!
Кто-то попробовал возразить, но Лебедев уже шел к группе плотников, давая нужные указания.
– В сроки ты, конечно, уложишься, - уже не столько споря, сколько оправдывая передо мной происшедшее, - но если у тебя людям нечего делать... чудак-человек!
Отойдя в сторонку и отвернувшись от спорящих, чтобы не подогревать страстей, я все-таки прислушивался к разговору и искоса поглядывал туда. Внезапное появление директора я истолковал как реакцию на жалобу тех двоих и, видимо, не ошибся. Орлов был зол и срывал свою злость на том, что поотменял все распоряжения прораба, попереставлял людей с одной работы на другую и, натешившись вволю, теперь и сам не знал что делать дальше. Злость сорвал, но на Лебедева её уже не хватило. Его подопечные поняли это раньше меня и уже не крутились возле своего заступника, а прятались где-то в группе рабочих. Теперь директору ничего не оставалось, как выругаться и с достоинством уехать, благо машина стояла в двух шагах. Рабочие, получившие удовольствие от нежданного спектакля, оживленно пересмеиваясь, расходились по своим местам. И мне показалось, что сочувствовали они вовсе не Лебедеву.
Постояв с минуту после отъезда Орлова, я направился к дому и вошел вовнутрь. Лебедев сместе с бригадиром осматривали работу плотников. Всё происходило почти без слов. Каким-то неведомым мне образом они понимали друг друга и не спорили. Если бригадир что-либо спрашивал, то Лебедев отвечал тотчас же, будто ожидал именно этого вопроса, при этом, словно бы в подтверждение рассказанного мне, ничего не растолковывал, его требования были категоричными и это импонировало рабочим.
Закончив обход Лебедев подошел ко мне и уловив, вероятно, моё искреннее восхищение работой, с удовольствие стал водить меня по комнатам. Мы обходили комнату за комнатой, заглядывали под полы, щупали перегородки под обоями, чиркали пальцем по побелке и я не мог заметить ничего такого, что на других домах не считают нужным даже скрывать.