Реинкарнация Тьмы
Шрифт:
Скрипнула дверь церкви, на пороге показался отец Игнат. Он тревожно всмотрелся в ночную улицу, как будто что-то ища. Я помахал ему рукой, но он смотрел сквозь меня, не замечая и моего тела. Глубоко вздохнув, священник развернулся, чтобы уйти, но в последний момент словно запнулся. Постояв секунду, он решительным шагом прошел к калитке, и тут увидел мое тело, лежащее в растекающейся луже крови.
Отец Игнат вскрикнул, подбежал и склонился над телом. Его руки сдавили рану, губы зашептали слова молитвы.
— Единый
Слова лились из его уст непрекращающимся потоком, сливаясь в искреннюю молитву, полную боли и сострадания.
— Зачем? Святой отец, зачем? — спросил его я, — Уже все кончено. Отпустите меня.
Конечно же, он не услышал, продолжая свою молитву. Я понял, что мой бесплотный дух теперь невидим и неслышен никем из живых.
Я отвернулся. Спасибо, отец Игнат, но зря все это. То, что умерло, то мертво, и назад не воротить. Но почему я еще здесь? Разве мне не пора? Стоп. Я хочу узнать, что с моими друзьями!
Повинуясь моей воле, мой дух летит над землей с неимоверной скоростью. Через мгновение я уже возле пентаграммы.
Она словно ожила — грани исполинской фигуры светятся синим пламенем, в вершинах горят костры. В центре, у алтаря, я вижу толпу людей в темных балахонах, а на самом жертвенном камне — тело мальчика.
Я слышу громкий окрик — через стену пламени прыгает Марио, почти сразу, без остановки, начиная стрельбу из пулевиков. Но уже поздно. Рука с ножом опустилась, кровь жертвы полилась на темный камень алтаря.
Гром, грохот, земля трясется от высвобождающейся силы. Люди кричат — кто от страха, кто в безумном упоении.
— Не входите внутрь! Стойте! — конечно, мой крик слышу только я, для живых он не существует.
Григорий, Анжела, Хельга — все уже внутри пентаграммы.
Химик бросает в толпу склянку, от которой во все стороны расходится облако темного газа. Толпа раздается в стороны, но поздно — один за другим люди валятся на землю, сраженные отравленным воздухом.
И тут пентаграмма вспыхивает огнем! Пятиугольная стена пламени вздымается до самого неба! От нее идет такой жар, что начинает плавиться камень!
Ловушка захлопнулась.
Последнее, что я вижу перед тем, как пламя скрывает все, находящееся внутри, это Анжела, набрасывающая защитные заклинания на Марио и Григория.
Потом пламя замыкается само на себя, огненные стены ловушки начинают сжиматься, пожирая всех, кто имел несчастье оказаться внутри.
Я никак не могу помочь, и это удручает. Не ощущаю жара, но и повлиять на него не в моей власти. А пентаграмма все продолжает сжиматься, уменьшившись в размерах уже почти вдвое.
Там, где проходит пламя, на земле остается только ровный слой черного пепла. Черного как... как пятно,
Небольшое темное пятнышко на полусфере ярко-алого огня возникло внезапно и постепенно увеличивается в размерах. Я понимаю, что стихии огня противостоит Тьма, самая натуральная, первозданная темнота. По пламенной поверхности бегут темные трещины, она дрожит от сдерживаемой мощи. И не выдерживает.
Взрыв! Меня откидывает далеко вверх, я лечу ввысь, к небу. Кинув прощальный взгляд на землю, я вижу Хельгу, из рук которой струится тьма, укрощающая пламя. Но это теперь не важно, меня притягивает к себе яркий свет, сияющий высоко, выше облаков, дальше звезд.
Я лечу к свету, я растворяюсь в нем. Он манит и заставляет забыть обо всем ином. Моя жизнь проносится перед взором стремительным калейдоскопом и растворяется в небытии. Свет все ближе, все ярче. Он слепит, принуждая зажмуриться и отвернуть голову. Но даже сквозь закрытые веки терпеть эту яркость становится невозможно. Я кричу от боли и... открываю глаза.
— ... спасибо, Единый! Спасибо, что даешь мне силы совершить то, что суждено тобою. Спасибо, что делаешь меня посредником своей воли! Славься! Славься! Славься во веки веков!
Отец Игнат закончил молитву и обессиленно откинулся назад, усевшись на холодную мостовую. Из его глаз градом катились слезы, пот тек с него ручьями, словно после многочасовой тяжелой работы. Он посмотрел на свои руки, испачканные в чужой крови.
Я с удивлением уставился на него. В теле не было ни боли, ни вообще никаких неприятных ощущений. Наоборот — я был полон сил и энергии, как после хорошего сна.
— Я что, жив? — вопроса умнее мне не пришло в голову.
— Как видишь, — устало ответил священник, — Как тебе такой парадокс выжившего, а, сынок?
— Но как? Почему?
— Волею Божьей. И моими молитвами, — он вытирает пот тыльной стороной ладони, — Как теперь твоя вера? Укрепилась?
Приподнявшись, я огляделся, потом встал на ноги. Провел рукой по груди — ни следа от раны! Даже мельчайшего шрамика не осталось! Лишь кровь на рваной одежде и по всему телу.
— Спасибо! Спасибо вам, отец Игнат!
— Не меня благодари, а Единого! — священник тоже нашел в себе силы подняться на ноги.
Я глянул на далекое огненное зарево.
— Я должен бежать! Должен помочь своим друзьям! — крикнул я, срываясь на бег.
— Иди, сын мой. И больше не греши.
Я бежал через ночной город, как заведенный. Быстро миновал окраины, частично разрушенные взрывной волной. Я выскочил к самой пентаграмме. Огня больше не было, везде летал темный пепел, валил дым. В воздухе витал явный запах гари.
— Григорий! Анжела! Есть кто живой! — заорал я в ночь, как бешеный.
— Есть, чего раскричался, — тихо ответил Химик, подходя из темноты.