Река детства (сборник)
Шрифт:
А одна из тропок утянула меня на скалу. С камня на камень, на самую верхотуру. Ничего, конечно, там не растет, ни грибы, ни ягоды. Камень. Да сухой ломкий мох. И обсиженное на мху местечко. Я сел, чтобы перевести дух, и загляделся – так красивы были внизу разукрашенные по осени леса. Значит, и это нужно было человеку из деревни Дианова гора – забраться повыше и полюбоваться открывшейся округой.
Озорник
За бревенчатой стеной дома послышались шаги. Белые долгие ноги
Лось понюхал висевшую на ограде тряпку и остановился против рам, стоявших у крыльца. Эти зимние рамы Володя снял со второго этажа, чтобы потом забрать на машине для своего нового дома в поселке. Из застекленных рам на лося глянул лесной могучий зверь. У него были такие же широкие рога-лопаты, горбатый нос и висевшая мочалкой борода. Лось отступил. Зверь в раме отступил тоже. Тогда лось фыркнул, набычился и ударил зверя рогом.
Посыпалось битое стекло. Я, как был в носках, выбежал на крыльцо. Но перепуганный лось уже махал к лесу. Тот, что смотрел из рамы, сидел теперь на его рогах. Лось метался из стороны в сторону и крутил головой, стараясь избавиться от рамы. Наконец он сбросил ее на елку и исчез в лесу.
– Знаю я этого шкодника, – сказал Володя, когда приехал за рамами. – Лет семь назад тут жили ленинградские лесозаготовители и подобрали лосенка. А потом он ушел. Но к людям нет-нет да и наведывается. Однажды мотоцикл «Урал» с коляской перевернул, пока хозяин волнухи ломал. А как-то веревку с бельем унес на рогах. По всему лесу рубахи собирали. Тут же, надо спасибо сказать, хоть рама цела осталась. А стекла – что, стекла я вставлю.
Химик
Странный человек вышел из лесу. Вся его одежда – брюки, телогрейка и шапка – была вывернута наизнанку. Лохматые швы, карманы и разноцветные заплатки торчали во все стороны. Даже голенища кирзовых сапог с болтавшимися ушками были завернуты до предела, болтались на щиколотках. Человек был небрит и измазан сажей.
– Заблудился? – спросил я.
– Шишкач заморочил, – пожаловался человек.
– Какой «шишкач»?
– Да такой. Обыкновенный. Маленький, зелененький. Будто мохом пророс. С елки на елку, с елки на елку и за мной, шишками подгоняет. Два раза по спине врезал. А сам-то – всего ничего – чуть поболе шишки.
– Видел?
– Кого?
– Его.
– Его-то? Да как тебя. Я ведь в лесу ночевал. Как костер прогорел немножко, он и спустился.
– Тут ты и проснулся?
– А ну тебя!.. – рассердился человек. – Я ему дело, а он… Не хочешь – не верь.
– Ну ладно, не обижайся, – попросил я. – Что же, помогает, когда заблудишься, одежду выворачивать?
– Как
– Чем помогло-то?
– А вот вспомнил я, что есть деревня на самом высоком месте, и стал идти все вверх да вверх.
– Это ты и так мог догадаться.
– Мог, да не догадался. А как на левую сторону все повывернул, тут мне и пришло в голову.
Только сейчас я заметил, что человек сильно продрог. Щетина на его посиневших щеках топорщилась от холода, как щетка.
– Пойдем в дом, у меня тепло. Замерз ведь?
– Есть маленечко! Пойдем! – с радостью согласился человек.
Дома он переоделся. Даже майка оказалась у него вывернутой. Он был покрыт синеватой куриной кожей, только руки были у него желтыми, как бы продымленными.
– Химик я, – пояснил человек и растопырил передо мной пальцы. – Живицу гоню. Видел небось, жестяные вороночки со смолой-живицей на соснах висят? Вот я и есть подсочник. А химик потому, что кислотой живицу выгоняю. Химией. Шариком таким, который в кислоте смачивается. Недавно я в этом лесхозе, мест толком не знаю…
Химик долго не мог согреться. Холод, который забрался в него ночью у костра, медленно выходил теперь наружу и осыпал кожу мурашками.
– Эх, баньку бы! – знобко передернулся химик, будто стряхивая облепившие его мурашки.
– Вон банька! – показал я в окно. – Но я еще не парился. Печка разорена маленько. А котел вроде бы цел.
– Печку я подхимичу! – обрадовался Химик. – Лишь бы котел был!
Черная банька пахла остывшим горьким дымом. В углу за лавкой стояли два березовых веника.
– Выносить положено, – буркнул Химик и выбросил веники в предбанник.
– А что? Какая разница, где им сохнуть?
– Здесь-то, в тепле, могут баннушки развестись, вот что, – строго сказал Химик. – В мокрых вениках, бывает, появляются.
– Баннушки? А это что за «звери»?
– Баннушки они и есть баннушки. Вроде как чертенята такие… Вроде мочалки с рожками-ножками. Тоже озорники хорошие.
– Ты их тоже видел?
– Не, – признался Химик. – Этих не видел. Люди видели…
Мы «подхимичили» топку и подложили в каменку лепёхи плитняка, отслоившиеся от скалы. Весело взялись сухие дрова. В бане закачались дымные одеяла. Сталкиваясь головами, мы с Химиком ползали под зыбким пологом дыма и домазывали печку глиной при свете тусклого фонаря «летучая мышь».
Хорошая получилась банька! Я шагнул в ее раскаленное нутро, и сухой жар перехватил мне дыхание. Как от озноба, мы покрылись гусиной кожей. Химик ухал и крякал.
Сбрызнутая водой, каменка взрывалась и выдыхала новые клубы зноя. Плоские камни лопались и стреляли горячими осколками.
– Вот они, проделки ихние! – шайкой укрывался от осколков Химик. – Фулиганье! А ты говоришь…
Мы ожесточенно хлестались вениками. В бане запахло майской березой. Пламя в «летучей мыши» подпрыгивало и вдруг стало гаснуть.